— Тебе ли кручиниться, друже? — удивился Олег. — Нешто тебе несколько месяцев — много? Не ты ли на годы по делам торговым из Новгорода уходил?
— Уходил, — согласился купец. — Да токмо не ждала меня тогда зазноба на родном берегу, сердечко не болело. Опасаюсь я, колдун, коли еще задержимся, то до мороза на Русь не поспеем. Вмерзнем в лед возле Итиля[2] — тогда что делать? Любой прохожий подъезжай да грабь! А коли не рисковать — до самой весны оставаться здесь придется. До ледохода нового.
Об этой стороне будущего привычный к верховым путешествиям ведун как-то не задумывался. Для него мороз завсегда только на руку был — все ручьи и реки из препятствий в торные пути превращались.
— Не рано ли о зиме гадать? Вон, жара какая вокруг!
— Яблочки-то наливные, друже. В погреба уж просятся. Там и снег скоро. А путь-то у нас не в две версты будет, пока еще хоть до вятского порубежья доберемся…
— Идет! — выкрикнул один из кивских возчиков. Посланец сбежал по склону, притормозив только перед замершими зомби, брезгливо передернул плечами, но протиснулся между ними, склонился перед Олегом:
— Они согласны, господин. Они присягнут мудрому Аркаиму, брату великого Раджафа, вскроют кладбище и дадут тебе все, что потребно для похода.
— Отлично.
— Они просят тебя отвести воинов, дабы скатившийся камень Раджафа никого не поранил.
— Если они согласны на присягу, то почему бы и нет?
Поход начинал нравиться Олегу. Никаких сражений — стычку с парой сотен легких всадников битвой не назовешь, — никаких штурмов. Переход, клятва в верности, поднятие из могил сотни-другой воинов, новый переход — и очередной город у его ног. К тому же он начал потихоньку восстанавливать самые ощутимые потери. Медвежья шкура киснет где-то на дне реки — зато теперь у него есть густая теплая овчина и палатка. Потерян кузнечный инструмент, кистень, косуха — но ведь поход еще только начался, а столь мелкая дань с каждого из городов не вызывает протеста. Еще неделя-другая, и он вернет все, что украли у него река и медный страж.
Правда, приготовленные для добычи повозки пока еще катились пустыми, вызывая недовольство сотоварища — но Олег не так дорожил каждым рублем возможного прибытка, как его друг, а потому был готов ограничиться и просто обещанной Аркаимом наградой. Наверняка ведь после победы и восстановления на троне жмотиться правитель не станет.
Еще два дня очередного перехода, и в предзакатных сумерках они увидели Туеслов.
Этот город, в отличие от двух предыдущих, форму имел почти треугольную, поскольку стоял на слиянии двух ручьев. Вдоль берегов тянулись стороны прямые, а к дороге выходила полукруглая.
Ручейки представляли собой препятствие символическое — глубина чуть выше колена, — поэтому первый и второй легион ведун направил все-таки к прямым стенам, а третий и четвертый оставил рядом с собой.
— Видать, по расчету города строились, — предположил кормчий, когда они, разбив лагерь, расселись возле костра. — Два дня пути — город. Два дня пути — город. Расстояние токмо непонятное. Два дня — ни то, ни се. Для перехода — так и так в дороге ночевать приходится. Округ города сеять, косить распахивать — опять же к крайним землям уходить далече. День туда, день обратно. А работать когда?
— Все верно, Ксандр, — вытянувшись на мягкой и теплой овчине, согласился Олег. — Токмо ты один момент не заметил. На повозке ехать вдвое быстрее, нежели пешему, получается. Посему — в дне пути они находятся. В одном дне.
Он закрыл глаза, ожидая, пока зажарится мясо, и увидел, как за окном вагона под перестук колес проскакивают станции. От одной до другой — минут пятнадцать езды. А в километры перевести — как раз день пешего перехода получается.
«Так, может, — мелькнула в голове идея, — железнодорожники их специально так расставляют, чтобы за день успеть от станции до станции дойти и в тепле заночевать?».
Олег открыл глаза, и мысль, которая в полудреме казалась необычайно глубокой и мудрой, поразила своей наивностью: какие, к лешему, пешие переходы у железнодорожников? Может, еще с копьем и щитом за спиной? Хотя, конечно, ломик у них, как двуручный меч, весит. Так что некоторая тренировка имеется.
Между тем, костер оказался грудой холодных углей, его товарищи спали, забравшись под войлочные потники, да и над обозом висела необычная тишина. Нет, не тишина. Олег поднял голову, пытаясь понять, откуда слышится плеск — и ему померещилось, что, расплескивая воду, к первому легиону примкнуло несколько детей лет четырех-пяти.