"О, как прекрасно парить в воздухе, глядя на звёзды! — мечтал рыжий ослик. — Или мчаться, взмахивая ушами и крутя хвостом, по крутому небосводу к восходящему солнцу! Жалко, что мы с дедушкой Буррито не знали друг друга. Возможно, он научил бы меня летать!"
Диван-биби потрепал Шухлика по спине:
— У вас есть много общего. Если ясно представишь себе, каким именно хочешь стать, — всё обязательно получится! Ты знаешь, любезный, что такое счастье?
"Может быть, — рассудил ослик, — счастье — это когда все хорошие части вместе, — душа, и разум, и тело. Ты цельный, но ощущаешь себя маленькой частью громадного мира. Ни ты без него, ни он без тебя!"
Так Шухлик подумал, но высказать постеснялся — слишком заумно и туманно.
Однако дайди всё равно услышал.
— Почему бы и нет? На счастье множество взглядов. — И он широко развёл руки, показывая, сколько. — Для кого-то это — просто покой, довольство и благополучие. Жизнь без горя, смут и тревоги. Для одних счастье дороже любого богатства. А другие считают, что только в богатстве и есть счастье. Ищут его, дурацкое своё счастье, за горами, за морями. Хотя, если честно, оно совсем рядом — в наших душах.
Дайди заглянул Шухлику в глаза, будто проверяя, как там, на ослиной душе, есть ли признаки счастья.
— Истинное счастье — это радость от каждой секунды жизни! — вдруг подпрыгнул дайди, словно кузнечик. — Радость, которая в тебе самом и вокруг тебя, как сад Багишамал. А платан, слышишь, позванивает, отсчитывая секунды твоей жизни, то есть твоего счастья.
И они постояли молча, прислушиваясь к этому тихому лиственному перезвону.
О, как быстро убегают секунды жизни! Точно так же, как и секунды счастья! Хотелось бы растянуть, прочувствовать каждую. Разглядеть её со всех сторон.
Ах, сколько же на самом деле счастья в крохотной секунде! Она переполнена им и вот уже раздувается, как прозрачный воздушный шар.
Огромный шар, в котором виден весь мир, вся Вселенная!
Шухлик только моргнул, как очутился внутри этой счастливой секунды.
Он скакал по саду Багишамал, и прыжки его были невероятной длины. Ослик едва касался копытами травы.
Почти летел. Он взмывал над цветущими деревьями, и аромат обволакивал душистыми облаками.
Из одного в другое переносился он, определяя по запаху, какое дерево внизу, — яблоня, персик, гранат или груша. Поднималось солнце, и лепестки набирали цвет. Белые становились белее, а розовые — розовее.
Казалось, от восходящего солнца расходятся по всей земле тёплые и нежные переливы пастушеской свирели, ласкавшие Шухлика как морские волны, накрывавшие с головой восторгом. Он и не заметил, как начал подпевать. "И-и-и-а-а-а! — вторил он свирели. — И-а-и-а-и-а!"
И птицы, очнувшись ото сна, подхватили на разные голоса — так что всё бирюзовое небо с прозрачной луной быстро наполнилось, как хрустальная пиала, чистыми звуками утра.
Шухлик перемахнул пушистые кусты застенчивой мимозы и опустился у водопада с фонтаном, которые он сам устроил в саду. Воды, падающие сверху и прыгающие снизу, посередине сталкивались, образуя невероятное завихрение, окружённое ярким колесом радуги.
Ослик ступил в фонтан. Его сразу подняло и закружило, как мохнатый мячик.
Вода сверху, и вода снизу! Упругие струи уносили остатки тревог, обид и сомнений. Живая вода струилась сквозь Шухлика. Всё тело его — каждая мышца, каждая клеточка от ушей до хвоста и копыт, — всё черпало из этого бурлящего, будто смеющегося, потока безмерную силу и бесконечное движение.
Сама душа рыжего ослика резвилась тут, как золотая рыбка. Она ныряла, кружилась в этой живой воде, словно неугомонный пузырёк воздуха.
Это могло бы продолжаться вечно, поскольку, как говорят, вода — наш первый дом. Все вышли из воды. И Шухлик наконец выпрыгнул на лужайку, отряхиваясь так, что вокруг заплясали, как стрекозы, сотни маленьких весёлых радуг. Понятно, радость и радуга всегда рядом! Они как яйцо и курица, — неизвестно, кто появился первым…
— Какой красавец! — раздавались птичьи голоса. — Поглядите-поглядите — золотой ослик!
"Неужели это обо мне?" — подумал Шухлик, поглядывая на свои бока и копыта.
Действительно, они стали буквально золотыми и мягко сияли на солнце, отбрасывая блики на траву и на деревья.
Кукушка Кокку, как заведённая, прямо-таки захлёбывалась от восхищения, сбиваясь на кудахтанье: