Особенно,... 
54 
— Я детектив-констебль Рейнер, — сообщила она, показывая удостоверение. — А вы — Брайан Келсолл?
— Нет.
Мужчина явно удивился.
— А вам известно, когда мистер Келсолл вернется?
— Нет. То есть… Видите ли, он здесь больше не живет.
Рейнер заглянула в блокнот и проверила адрес, который дала ей Неста Льюис.
— Он действительно жил здесь, — объяснил мужчина. — Но переехал.
— Значит, вы — новый владелец, сэр?
— Да. — Человек вздохнул с облегчением: наконец-то до нее дошло. — Алан Меллер.
— А вы не знаете его нового адреса, сэр?
— Извините, нет. Я никогда не встречался с мистером Келсоллом. Все переговоры вела его сестра. Попробуйте поговорить с агентом по продаже недвижимости. — И он стремительно исчез в доме, оставив Рейнер на пороге под дождем.
Ее пальто насквозь промокло, от сильного неприятного запаха влажной шерсти в горле будто комок застрял — ни туда ни сюда. Ноги устали и замерзли, в голове пульсировала боль. Как бы ей сейчас хотелось очутиться дома в горячей ванне со стаканчиком виски на расстоянии не дальше вытянутой руки!
Когда Рейнер, отчаявшись ждать, протянула руку, чтобы еще раз нажать на кнопку звонка, Меллер возвратился и, казалось, лишь теперь заметил, что она промокла, но не пригласил в дом, а поспешно сунул ей в руку визитную карточку.
— Это — леди, которая нам все устраивала, — сказал он. — Она обязательно вам поможет, я уверен.
Свет в холле полыхал золотом через матовое стекло передней двери. Из кухни в гостиную промелькнула чья-то тень. Мэри. Лоусон испытал радость, предвкушая, как возьмет ее на руки и отнесет в постель.
Он открыл дверь, услышал смех и разочарованно вздохнул: Мэри была не одна. Шерил, догадался он, слушая хриплый смех. Лоусон повесил пальто и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, перед тем как войти в гостиную. Играла музыка — проникновенная гитарная импровизация, которую подруги силились перекричать, вместо того чтобы убавить звук. В комнате было жарко, румянец на лице Шерил предупредил Лоусона, что надо быть начеку. У подружки жены, как у всех рыжих, была бледная кожа, и Шерил легко краснела, когда была взволнована или сердилась — или когда была навеселе.
Мэри повернулась к мужу неверным движением — она явно выпила больше, чем обычно себе позволяла.
— Привет, — пробормотала она, глядя куда-то мимо его лица.
— Привет-привет!
Лоусон нагнулся, чтобы поцеловать жену, а Мэри потянулась и обняла его за шею.
Шерил посмотрела на него поверх края стакана:
— Одинокий рейнджер[5] вернулся…
Он улыбнулся. За шутливым прозвищем скрывался упрек — намек на все те долгие ночи, которые Мэри пришлось провести одной.
— Он слишком много работает, — подтвердила Мэри, прижимаясь щекой к рукаву его пиджака.
— Тяжелая работа — держать в страхе силы зла, да, Стив? — ехидно заметила Шерил.
— Ты сама поведешь машину, Шерил? — оставив без внимания вопрос, поинтересовался Лоусон.
Она ответила, подражая сбивчивой речи человека в подпитии:
— А ты что, прячешь в кармане алкотестер, мистер офицер?
— Ну же, ребята, не ссорьтесь, — упрекнула Мэри.
Лоусон решил, что он слишком устал, чтобы в трезвом виде иметь дело с Шерил, а пытаться догнать ее — дохлый номер.
— Я иду спать, — объявил он.
Шерил широко распахнула глаза и прижала свободную руку к груди:
— А кто же будет охранять нашу безопасность, в то время как бесстрашный инспектор отдыхает?
— И правда, оставь ты его в покое, Шерил, — вступилась за мужа Мэри.
Насмехаться над Стивом — это было любимое хобби Шерил, и она достигла таких успехов в этом деле, что Мэри порой смеялась помимо своей воли.
— Спокойной ночи, Шерил, — сказал Лоусон.
— Не уходи. — Мэри поймала его руку. — Посиди с нами. Я налью тебе немного вина. — Она попыталась взять бутылку, но промахнулась и опрокинула ее.
Стив поймал бутылку и поставил на стол:
— Я предпочитаю вино в стакане.
Мэри захихикала, сейчас ее нетрудно было рассмешить.
— Перестань! Не будь таким букой.
— Я устал, — признался он. — И завтра снова должен спасать мир.
Шерил фыркнула в стакан.
Лоусон устало поднимался по лестнице. Насмешки Шерил задевали его больше, чем ему хотелось бы, но она была лучшей подругой Мэри, и он чувствовал себя обязанным изображать хотя бы подобие доброжелательности.
54 
