47 
К письму прилагался счет, в котором Джудит с ужасом увидела сумму – сто четыре гинеи.
Джудит посмотрела на книги так, словно это было гнездо ядовитых змей. Сто четыре гинеи! Где же ей взять такие деньги? Эта сумма чуть ли не вдвое превышает размер денежной помощи от Тимоти Росситера.
Может, удастся продать эти книги? Джудит не могла сдержать смех при этой мысли. Как же заплатить за книги и сохранить свое достоинство? Хотелось плакать от бессилия, но ради спокойствия детей Джудит сдержалась.
Они не должны знать, в каком отчаянном положении оказалась их мать.
Разумеется, у родителей всегда найдется место для нее и ее детей, но не будет ни гроша на образование Бастьена и приданое для Роузи. У Джудит кружилась голова и болело сердце. Столь жестокий удар судьбы в такой тяжелый день грозил свалить ее с ног.
В дверь постучали, и Джудит, не в силах двинуться с места, попросила Бастьена открыть.
Она видела, что Бастьен все понимает. И он, и Роузи были очень чувствительны к настроению матери и общей атмосфере в доме. Всего несколько недель назад они находили радость и удовольствие в очень малом и простом. Появление в их жизни Леандра Ноллиса перевернуло все вверх дном. Это было чудовищно несправедливо…
Вернулся Бастьен и протянул ей записку.
– Это из Хартуэлла, – сказал он.
Взяв сложенный и запечатанный белый листок бумаги, Джудит увидела, что записка адресована ей. Она могла быть от одного из супругов Арденн или же от Леандра. А может, и от дворецкого и от кого угодно. Почерк был незнаком.
Дрожащими руками Джудит сломала печать, развернула листок и прочитала:
Моя дорогая Джудит!
Мы снова ударились в абсурдные амбиции, ты согласна? Я готов извиниться перед тобой, вот только не знаю, в чем виноват. Нам есть что обсудить, но я уверен, что наша размолвка случилась скорее из-за недоразумения, чем по какой-то серьезной причине.
Если ты тоже так думаешь, приходи на церковное кладбище, я буду там до заката.
Леандр.
Джудит задумалась. Брак по расчету всегда казался ее абсурдом, да и можно ли считать этот расчет правильным? Так или иначе, но теперь у нее не было выбора. Она должна выйти за него замуж.
Роузи и Бастьен смотрели на мать с надеждой и взрослой серьезностью. По крайней мере у них не было ни малейшего сомнения в желаемом исходе.
Джудит посмотрела в окно. Близился закат. Накинув на голову и плечи шерстяную шаль, она сказала:
– Бастьен, присмотри за Роузи. И на этот раз не оплошай!
Он стоял у могилы Себастьяна, высокий и внушительный в длинном плаще, с мрачным выражением лица.
– Нельзя ожидать слишком многого от общения, которое происходит по большей части возле кладбища, – тихо сказал он.
Джудит подошла и остановилась по другую сторону могилы, не зная, что сказать.
Он выпрямился.
– Надеюсь, с Бастьеном все в порядке?
– Да.
– Он сильно меня испугался?
– Нет, – выдохнула Джудит. Вокруг поднимался сырой туман.
– Наверное, я должен был предоставить тебе разбираться с его поведением, но я первым оказался на месте и, честно говоря, испугался того, что могло произойти. Я уже стал считать себя его отцом, к тому же ведь это я приучил его к лошадям и верховой езде…
– Вот именно, – с готовностью подхватила Джудит. – Еще пару недель назад он не поступил бы так неосмотрительно и легкомысленно.
– Ты хочешь сказать, что во всем виноват я? – приподнял брови граф.
Помимо того, что она просто вынуждена была помириться с ним, такое обвинение и впрямь выглядело несправедливым.
– Только отчасти, – сказала она. – Это все нервы…
– Отчасти? Странно, мне казалось, что я и есть главная причина всех событий.
Ей не нравилось его настроение, и она не могла понять, к чему он клонит. Она не знала, что говорить, как поступить. Дипломат в недавнем прошлом, он был еще и воином, ветераном самой кровопролитной из всех баталий – битвы при Ватерлоо. Вздрогнув, Джудит плотнее закуталась в не слишком теплую шаль.
Вынув из кармана кольцо, граф повертел его в пальцах.
– Ты должна хоть немного доверять мне, иначе наш брак окажется неудачным.
– Я доверяю вам, милорд.
– Разве?
Он замолчал, ожидая от нее объяснений по поводу недавней ссоры.
– Я привыкла воспитывать детей одна, – проговорила Джудит. – И никогда не позволяла кому-то другому решать, виноваты они или нет и что с этим делать.
47 
