Последние отзывы

  164  

«Обедать? Ого! Я готов! Норт, ведите миссис Фрер к столу». Затем следует: «Норт, глоточек хересу? Сильвия, суп опять пересолен. Ты сегодня гуляла? Не гуляла?» Судья хмурит брови, и я знаю, что он говорит про себя: «Конечно, опять читала какой-нибудь дрянной романчик?» Однако он ухмыляется и милостиво сообщает, что полиция поймала известного бушрейнджера Билли Какаду.

После обеда мы с этим усмирителем каторжан беседуем – о собаках и лошадях, о бойцовых петухах, об арестантах и несчастных случаях на море и на суше. Я вспоминаю былые состязания в колледже и пытаюсь не отстать от него в рассказах о спорте. Какие же мы лицемеры! Все это время я мечтаю перейти в гостиную миссис Фрер и закончить свой разбор творчества нового поэта, мистера Теннисона. Фрер не читает Теннисона, как, впрочем, и других. Перейдя в гостиную, мы с миссис Фрер болтаем до ужина (он тоже ужинает с нами). Она – прекрасная собеседница, а я, когда бываю в ударе, тоже умею поговорить – ты это должен признать, мой приятель. Ее лицо оживляется, она слушает с интересом, что редко бывает. В ее обществе я чувствую себя спокойно и умиротворенно. Скромная изысканность этого дома после волов и Батхерста подобна прохладной тени от большой скалы в выжженной пустыне. Миссис Фрер около двадцати пяти лет. Ростом она скорее ниже среднего, с хрупкой девичьей фигуркой. Сходство с девушкой ей придают ее золотистые волосы и голубые глаза. Однако, присмотревшись поближе, ты видишь, что лицо ее потеряло ту нежную округлость, которую оно, вероятно, имело, в юности. Ее единственный ребенок умер при рождении. У нее впалые щеки, а в глазах грусть, что свидетельствует либо о телесных страданиях, либо о душевной скорби. На худеньком лице глаза кажутся еще больше, а лоб еще более высоким. У нее белые, болезненно тонкие руки. Должно быть, когда-то они были круглыми и крепкими. Губы у нее всегда ярко-красные, словно в лихорадке.

Кажется, что капитан Фрер поглотил всю жизненную силу своей жены (кто-то привел в качестве примера историю Луция Клавдия Гермиппа, дожившего до глубокой старости, ибо его поддерживало дыхание молодых девушек. Кажется, это упоминает Бертон, который цитирует все на свете). По мере того как миссис Фрер теряла силы и молодость, ее супруг обретал здоровье и бодрость. Хотя судье по меньшей мере сорок лет, ему не дашь больше тридцати. Лицо у него красноватое, глаза блестящие, голос твердый и зычный. Вероятно, он обладает незаурядной силой и, я бы сказал, звериной отвагой, а также зверским аппетитом. Нервы у него крепкие, как струны рояля. С виду это высокий, широкоплечий, плотный человек с рыжими бакенбардами и рыжими волосами, уже тронутыми сединой. Держится он вызывающе, нагло и высокомерно. Говорит только о собаках, лошадях, бойцовых петухах и арестантах. Что за странная чета!

30 марта.

Получено письмо с Земли Ван-Димена. «Там у них опять «заварушка», – сказал Фрер, прибегая к своим обычным словечкам. Кажется, главный инспектор по делам арестантов поручил некоему мистеру Паунсу съездить на остров Норфолк и составить рапорт о положении тамошних дел. Мне придется поехать вместе с ним; все инструкции я получу от инспектора. Я известил об этом Фрера, и он написал Паунсу, чтобы тот по дороге заехал к ним. С этих пор мы ни о чем другом не толкуем, а только лишь о нарушениях тюремного режима. Фрер на этом деле собаку съел, он изводит меня своими россказнями о всяческих уловках каторжников, а также их злонамеренности. Он прославился как отличный знаток их нравов. Гнусная премудрость! Слуги в доме ненавидят его, но безропотно ему подчиняются. По моим наблюдениям, закоренелые преступники – как все дикие звери – боятся человека, который раз и навсегда подчинил их себе. Я бы не удивился, если бы власти Земли Ван-Димена назначили Фрера главным начальником всей каторги. Я не хочу, чтобы его назначили, но думаю, что это неизбежно.

4 апреля.

До сегодняшнего дня не случилось ничего, достойного описания. Ел, пил и спал. Несмотря на мои сорок семь лет, я стал себя чувствовать почти так же, как тот Джеймс Норт, что слыл силачом и получил золотую медаль. Ах, какой напиток вода! «Fons Bandusioe splen-didior vitreo!»^[15] Она лучше, чем все ваши великолепные вина, господин Гораций! Сомневаюсь, чтобы ваше прославленное вино времен консула Манлия могло состязаться с нею!

Но возвращаюсь к достопримечательным фактам. Сегодня я узнал две вещи, которые меня удивили. Первое, это то, что арестант, покушавшийся на жизнь миссис Фрер, и есть тот несчастный, которого я в силу своей роковой слабости не смог защитить от наказания плетью в Порт-Артуре и чье лицо до сих пор иногда встает передо мной немым укором. Второе – это то, что миссис Карр оказалась старой знакомой Фрера. Об этом я узнал несколько неожиданно. Однажды вечером, после того как миссис Фрер удалилась на покой, мы с Фрером разговорились об умных женщинах. Я высказал свою теорию о том, что глубокий ум у женщин губительно влияет на их женственность. «То, что в мужчине называется желанием, – сказал я, – женщина превращает в каприз, как рассудок она заменяет интуицией, почтение – преданностью, страсть – любовью. Женщина задевает всякий раз более низкую струну, но звук получается резче. Мужчину отличает сила разума, женщину – глубина чувства. Женщина, обладающая мужским умом, – явление ненормальное».

  164