68 
– Хотел бы я знать, что за жизнь была у него. Бьюсь об заклад, что весьма необычная.
– Я спрошу у него, когда он поправится, – отвечала Сильвия, ласково улыбнувшись Фреру. – И если вы будете вести себя хорошо, я вам расскажу.
Фрер принял это доказательство дружеского расположения.
– Иногда я бываю очень груб, правда? Не обращайте на это внимание, это просто привычка.
– Да, вы часто дерзите, – согласилась Сильвия – А сейчас давайте пожмем друг другу руки и будем дружить. Глупо ссориться, ведь нас всего четверо, верно?
Так Руфус Доуз был принят в их маленький круг.
Неделю спустя после той ночи, когда он увидел дым от костра, разведенного Фрером, арестант совсем окреп и стал незаменимым человеком. Недоверие, с каким его встретили, совершенно исчезло. Он уже не был отверженным, которого сторонились и в чьем присутствии перешептывались. Он перестал дерзить, угрожать и жаловаться на судьбу. И хотя порой им овладевали приступы глубокой меланхолии, характер у него был гораздо ровнее, чем у капризного, угрюмого и деспотичного Фрера. Руфус Доуз уже более не походил на того ожесточенного, измученного каторжника, который бросился в темные воды залива, чтобы избавиться от ненавистной жизни, который то проклинал отчаянно все на свете, то горько плакал в одиночестве среди лесных дебрей. Теперь он стал незаменимым членом маленького сообщества и к нему постепенно возвращались чувство независимости и уверенность. Перемена эта произошла благодаря Сильвии: оправившись от слабости, которая была следствием лишений, перенесенных им во время скитаний, Руфус Доуз впервые за шесть лет испытал на себе целительное действие человеческой доброты. Жизнь его обрела смысл, он стал кому-то нужен, и если бы он умер, нашлись бы те, кто горевал бы о нем. Нам трудно себе представить, как много это значило для него. К своему удивлению, он понял, что теперь его не презирали, а уважали: самый опыт каторжной жизни давал ему преимущество над остальными. Он был умудрен во всем, что касалось арестантского быта. Он знал, как поддержать жизнь при самом скудном рационе пищи. Он умел валить деревья без помощи топора, печь хлеб без печки, строить надежное жилище без известки и кирпичей. Из опекаемого он превратился в советчика, а из советчика – в командира. В той полудикой жизни, какую вели эти четыре человека, его тюремные навыки оказались бесценными. Сила здесь была правом, а приоритет происхождения Мориса Фрера уступил место приоритету опыта, которым обладал Руфус Доуз.
Время шло, иссякал скудный запас провианта, и влияние Доуза все возрастало. Если вставал вопрос о свойствах незнакомого растения, решающее слово было за Руфусом Доузом. Если надо было наловить рыбы, Руфус Доуз отправлялся на рыбную ловлю. Если миссис Викерс жаловалась на непрочность своего жилища, он сплетал из прутьев загородку, промазывал ее глиной, и получалась стена, противостоящая любым ветрам. Он делал чашки из сосновых наростов и миски из коры. Он работал больше всех. Ничто не останавливало и не обескураживало его. Когда миссис Викерс слегла от тревог и недоедания, Руфус Доуз набрал свежих листьев для ее ложа, подбодрил ее добрым словом и добровольно уступил ей половину своей порции мяса, чтобы она набралась сил. Миссис Викерс и Сильвия теперь величали его мистером Доузом.
Фрер наблюдал за всем этим с явным неудовольствием, доходившим порой до ненависти. Однако он ничего не мог возразить, так как сам признавал, что в практических навыках он рядом с Доузом полное ничтожество. Он даже выполнял приказы этого беглого каторжника, так как было очевидно, что тот во многом разбирается лучше него. Сильвия стала относиться к Руфусу так же тепло, как она относилась к Бейтсу. Она обрела право на его дружбу, она выходила его, защитила. И если бы не она, Руфуса, может быть, не было бы в живых. Его привязанность к ней стала почти одержимостью. Девочка была его ангелом-хранителем, заступницей, его божеством. Она кормила его, когда он умирал от голода, она поверила в него, когда все другие смотрели на него с подозрением, и он готов был умереть за нее. И из-за любви к ней он ждал прихода корабля, который увез бы ее в царство свободы, а его – во мрак рабства.
Но шли дни за днями, а корабль все не появлялся. Каждый день они жадно вглядывались в морскую даль. Каждый день они надеялись, что вот-вот из-за утеса, закрывающего вид на бухту, покажется бушприт «Божьей коровки», спешащей им на помощь, – но, увы, напрасно! Состояние миссис Викерс все ухудшалось, а запас провианта таял. Руфус Доуз предложил Фреру уступить половину их рациона женщинам. Не оставалось сомнения в том, что если в ближайшие дни не подоспеет помощь, они умрут здесь от голода.
68 
