— Никто не может сомневаться в чести моего мужа.
— Он станет для всех посмешищем, если не накажет тебя!
— Значит, об этом стало известно всем?
— А как же иначе?
— Неважно, как он поступит, никто не посмеет смеяться над Фицроджером, — гордо задрала подбородок Имоджин.
— Ты погрязла в грехе.
— Я? — спросила его Имоджин. — А как насчет вас, когда вы встали на сторону Ланкастера?
— Ланкастер? Я с самого начала был на его стороне?
— Вы поддерживали его, когда у меня уже был Богом мне данный муж!
Теперь взгляд Фульфгана забегал по сторонам.
— Он был более угоден Богу.
— Но по вашим же словам, я была обязана подчиняться только моему мужу.
Имоджин не следовало делать столь безапелляционного заявления. Фульфган снова поспешил воспользоваться своим преимуществом.
— И тем не менее ты так коварно напала на него! Что станет с нашим миром, если женщины начнут бить своих повелителей? Ведь никто не смеет поднимать руку на своего хозяина.
— Я уже сказала, что готова понести любое наказание.
Конечно, ей не хотелось, чтобы ее побили или выпороли, но Имоджин верила в справедливость. И если таким образом она сможет искупить свой грех — что ж, тут ничего не поделаешь!
— Святой отец, вы приехали сюда, чтобы сопровождать меня в Каррисфорд? — с надеждой спросила она его.
Фульфган немного смутился.
— Я? Нет. Я несколько раз выразил мое мнение лорду Фицроджеру, и он сказал мне, что эти мысли стоит высказать грешнице, и приказал мне отправиться сюда.
У девушки нервно задергалась щека. Она представила себе эту сцену. В появлении здесь отца Фульфгана она почувствовала намек на юмор, и у нее появилась надежда.
— Чем сейчас занимается Фицроджер? — спросила она у священника.
— Чем обычно заняты люди его типа. Он управляет замком и тренируется вместе со своими людьми. Наверно, — кисло признался священник, — такой человек должен совершенствовать свое тело, как я совершенствую свою душу.
— Он благородный рыцарь, — тихонько заметила Имоджин и продолжила беседу:
— Отец, вы можете остаться здесь, но мне кажется, что вам будет лучше совершенствовать ваш дух в Гримстеде, в монастыре.
К ее изумлению, Фульфган сразу же согласился с ней.
— Ты права, дочь моя, я не могу до тебя достучаться. Я волнуюсь за тебя, но не могу жертвовать своей душой ради твоего спасения. Я должен признаться, что, слушая Ланкастера, я поддался земным соблазнам. Я построю келью затворника в стенах монастыря и стану там доживать свои дни и каяться в грехах.
— Хорошо, — сказала Имоджин, пытаясь скрыть свое удивление и облегчение. — Может, вы хотите отправиться туда прямо сейчас? — с надеждой добавила она.
Он кивнул и содеял знак креста в воздухе.
— Господь направит тебя, дочь моя, хотя я боюсь, что ты сбилась с праведного пути.
Имоджин проводила его в Гримстед и отправилась на поиски Рональда.
— Ренальд, когда в Каррисфорд отправится следующий гонец, он обязательно должен там рассказать, что отец Фульфган отбыл в Гримстед.
Она хитренько улыбнулась, а Ренальд, как бы сокрушаясь душой, покачал головой.
— Какое нас ждет следующее чудо?
— Я бы хотела стать настоящей женой, но не знаю этого секрета…
Имоджин понимала, что Фицроджер уже не так сильно гневается на нее, но не была уверена, что он когда-нибудь пошлет за ней. Ожидаемый ею ребенок их уже не связывал, потому что у нее пришли месячные.
Ей так хотелось самой отправиться в Каррисфорд, потому что Имоджин была уверена, что рядом с ним она смогла бы добиться гораздо большего, чем здесь. Правда, ее не так уж бдительно охраняли, он она желала убедить Фицроджера, что готова повиноваться и уважает его.
На следующий день до них дошла весть, что король находится в Каррисфорде. Замок Ворбрика был захвачен и стерт с лица земли. Все его люди разбежались, за исключением тех, кто был повешен за преступления.
— Что говорят о смерти лорда Ворбрика? — спросила Имоджин у гонца. Он сразу же посерьезнел.
— Леди, говорят, что король недоволен этим. Я слышал, что ему не нравится, когда на его земле происходит самосуд!
Имоджин удалилась к себе в покои. Ее взволновало заявление короля. Она верила в то, что Фицроджер не будет слишком строг с нею. Но как насчет короля? Фицроджер уже говорил ей, что Генриха больше всего волновали проблемы его королевства и что он будет предпринимать все необходимые меры, какими бы жестокими они ни казались, чтобы установить такой порядок, какой ему будет угоден.