Сакс тем временем больше наблюдал за своей странной, женой, чем за представлением. Он видел также, с какой непосредственностью младшие наслаждаются сценическим действом, и радовался. Его чувства уже притупились, а новая семья вдохнула жизнь в приевшиеся удовольствия. Однако больше всего его занимала все же жена. Она тоже вдохнула новую жизнь в наскучившие радости. Как же давно он не ждал интимной близости с таким нетерпением!
Мэг, казалось, тоже была полностью увлечена спектаклем, но ее определенно что-то угнетало. Интересно, насколько серьезна причина?
Граф не считал сэра Артура Джейкса человеком, способным бескорыстно в течение нескольких месяцев не брать денег за аренду даже в память о старом друге. Какую же плату он потребовал? Саму Минерву? Неужели она пожертвовала невинностью и ее нервозность объясняется страхом разоблачения?
Он стал припоминать их свидание в его спальне, пытаясь решить, действительно ли она вела себя как целомудренная женщина. Трудно сказать. Она была ошеломлена, но к концу стала проявлять нетерпение.
Сэр Артур мог быть бесчувственным любовником, который просто использовал ее, поэтому более тонкое обращение оказалось для нее внове. Он мог даже изнасиловать ее.
Осторожно, чтобы не испугать, граф положил руку на плечо жены, там, где оно не было прикрыто ее скромным вечерним платьем. Мэг чуть напряглась и взглянула на него с волнением, но без страха. Граф сомневался, чтобы сэр Артур или какой-нибудь другой мужчина оскорбил ее, хвала Господу, но оставалась вероятность того, что ей пришлось заплатить собой за безопасность семьи.
Он хотел быть первым, хотел сам вознести ее на вершину блаженства. После сегодняшнего свидания их брачная постель манила его обещанием изысканного наслаждения. Его жена. Его неизведанное владение. Что ж, даже если она не невинна, она пока еще не разбужена.
Мэг снова смотрела теперь на сцену, но граф знал, что она остро ощущает его прикосновение. Он дразнящим движением пальца пощекотал ей затылок и так же внимательно, как она наблюдала за происходящим на подмостках, наблюдал за ней самой — он видел, как чуть разомкнулись ее губы, порозовели щеки, как рука непроизвольно сжала подлокотник кресла.
Не обращая внимания на стоявшего за спиной Обезьяна, граф уткнулся губами в ее шею за ухом и услышал, каким прерывистым стало ее дыхание.
— Если бы мы были женаты подольше, — прошептал он, — и одни, я бы задернул шторы.
Мэг чуть вскинула голову, и он почувствовал, как заиграло в ней желание. Когда губы ее разомкнулись еще шире, он вложил в них палец и улыбнулся, ощутив, как вонзились в него ее зубы. Страсть! Его жена — существо страстное. Независимо от того, какие маленькие секреты она от него таит, ему очень повезло. Граф придвинулся еще ближе, лизнул, потом прикусил, потом стал посасывать мочку ее уха. Чуть не выскакивая из кресла, Мэг вцепилась обеими руками в подлокотники.
— Помните, что нас ждет постель, — прошептал он.
Продолжая водить кончиком языка по краю ее уха, он вдыхал ее запах — теплый, женственный и неповторимый, с едва заметной примесью аромата лаванды. Следует ли приучить ее к более дорогим духам или пусть все остается как есть: чистота и невинность снаружи — огонь и страсть внутри?
— В вашей постели или в моей? — шепотом спросил он.
Мэг повернулась к нему, обуреваемая чувствами, — именно такая, какой он хотел ее видеть. Хотел ее. Хотел, черт возьми! Если бы они были одни, он не стал бы тянуть. Однако в этой игре он был мастером и никогда не бросился бы в огонь до тех пор, пока тот не разгорится во всю мощь.
— Вы ведь сказали уже, что в моей, — рассеянно проговорила Мэг.
— Да, я так сказал. Вам это больше нравится?
— Думаю, мне уже безразлично.
— Тогда в вашей. — Граф поцеловал ее мягкие разомкнутые губы. — А то амазонки, чего доброго, наведут вас на нежелательные мысли. Пусть это будет ваша спальня, где я раздену вас при свете свечей и отблесках камина и открою все тайны ваших чувств.
— Думаю, женские тайны вам хорошо известны.
— Каждая женщина — это новая тайна.
Как он и ожидал, Мэг слегка напряглась. Однако нужно было немного охладить накалившуюся обстановку. Мэг сжала губы и выпрямилась в кресле:
— Ни одной женщине не понравится, когда о ней говорят как об одной из многих, милорд.
— Я знал массу таких, которые служили доказательством вашей не правоты. Мужчина не представлял для них никакого интереса, если его не домогалось множество других женщин.