47 
Как-то мама сказала:
— Вера, знакомая позвонила сегодня и спросила, не моей ли дочери статья опубликована в научном журнале? Ее муж тоже там печатается. Я только сказала: с чего бы вдруг? Просто имя и фамилия совпадают.
— Хорошо, что они не поместили мою фотографию. Меньше проблем.
— Вера?!
— Что тут такого? Ну напечатали, и напечатали.
— …Вера, ты что, приехала на новой машине? Откуда?
— Ну купила, и купила. Что тут такого?
— …Зачем тебе посуда?
— Тарелки разбились при переезде.
— Ты что, сняла другую квартиру?
— Нет, я ее купила.
— Как это купила?! Вера?!
— Ну купила, и купила. Что тут такого?
Но все это было потом. Квартира, машина, престижная работа. Пятнадцать лет пришлось отпахать, чтобы все, о чем мечталось, сбылось. Чтобы ее самостоятельность стала доказанной теоремой. Над доказательством пришлось попыхтеть. Хорошо, что еще в детстве она научилась падать и давать волю слезам только после того, как заветная цель достигнута.
На втором курсе института Вера вдруг выскочила замуж. За однокурсника. Пришла как-то домой и положила на стол приглашение.
— Что это? — с опаской спросила мама.
— Приглашение в салон для новобрачных. Там можно купить дефицитные продукты и вещи. Может, вам надо?
— Вера… Я что-то не поняла. Ты достала приглашение, чтобы мы с отцом могли купить дефицитные продукты?
— Нет. Я замуж выхожу. Через два месяца свадьба. Там дата указана.
Бедной маме стало плохо. Достав из серванта пузырек с валокордином и капая в рюмочку остро пахнущее лекарство, она спросила зловещим шепотом:
— Ты что, беременна?
— Нет. Я просто выхожу замуж. Что тут такого?
— О Боже! — Мама выпила валокордин и с облегчением вздохнула: — Значит, ты не беременна. Но зачем же тогда замуж? Тебе только девятнадцать лет! Ты студентка! А… он?
— Тоже. Однокурсник, — кратко ответила Вера.
— На что же вы будете жить?
— Это наше дело.
— У него родители богатые? Есть машина, квартира?
— Нет. Он иногородний. Живет в общежитии.
— О Боже! — И мама вновь потянулась к пузырьку с лекарством. — Ты сумасшедшая! Может быть, ты захочешь, чтобы мы его к себе прописали?!
— Я на этом не настаиваю.
— Еще бы ты настаивала! Отец! Иди скорее сюда! Отец!
Через два месяца Вера собрала свои вещи и переехала в общежитие. Подруга, председатель студенческого совета, выбила им с мужем девятиметровую комнату. Одна огромная кухня на весь этаж, удобства в конце коридора, после собственной ванной комнаты — душевые кабинки, разделенные хлипкими перегородками. Сумасшедшей ее назвала не только мама, но Вера лишь плечами пожала. Что тут такого? Ну, уехала в общежитие, и уехала. Она сама выбрала мужа, ей и расхлебывать. Потом Вера никогда не жаловалась. Жаловаться надо, когда другие за тебя что-то решили. Жаловаться и обвинять их в недальновидности. Сама решаешь, следовательно, и ошибки твои. И только тебе их исправлять.
Ее муж был отличным парнем. Веселый, добрый, симпатичный. Слишком уж веселый. Без меры добрый. И чересчур симпатичный. Женщины на него заглядывались, приятели пользовались его добротой, забывая возвращать долги, преподаватели считали безалаберным из-за улыбки, неизменно блуждающей на лице, и занижали оценки. А Вера… Вера просто его любила. Потом ей казалось, что за пять лет она налюбилась всласть, на всю оставшуюся жизнь. И нахлебалась тоже. На всю оставшуюся.
Его недостатки одновременно были его же достоинствами. Взять, к примеру, доброту. Дверь их девятиметровой комнаты была открыта для всех круглые сутки. Если у кого-то заканчивался сахар или заварка, а на дворе была глубокая ночь, постучаться в нее было в порядке вещей. Когда муж получал посылку из дома, ее содержимое исчезало в момент, несмотря на слезы и упреки Веры. Ведь у нее не было ничего, кроме стипендии! Брать деньги у родителей Вере не позволяла гордость, а он…
Он всегда умел их добыть. Деньги. Это тоже числилось в списке его достоинств. Но, боже ты мой! Как лихо он умел их спускать! Деньги! С неизменной улыбкой на лице! Вера приходила в бешенство, когда принесенные мужем пять коробок шоколадных конфет разлетались в один день по рукам случайно заглянувших к ним в комнату женщин.
— Восьмое марта на носу, малыш! — говорил ее благоверный со сладкой, как розданные конфеты, улыбкой. И целовал ее в нос.
47 
