48 
— А я? — со слезами спрашивала она. — А мне?
— Будут еще, — беспечно отвечал муж. — Достанем.
Вера могла простить ему все, все его недостатки, — они же достоинства. Кроме одного. Он слишком нравился женщинам. Вера никак не могла понять, почему он на ней женился.
— Почему?
— Ты самостоятельная, малыш! С тобой не пропадешь!
Оказывается, он боялся пропасть! Влипнуть в историю и оказаться всеми брошенным! Как она рассталась с материнской грудью без сожаления, так он нуждался в том, чтобы ежедневно на ней плакаться. И выбрал почему-то ее грудь, Верину! Он привык рассчитывать на свою жену. Да, она накрывала на стол по первому его требованию, изловчившись из банальных бульонных кубиков варить вкуснейшие супы. Чтобы его многочисленные приятели были довольны. Научилась терпеть его отсутствие вечерами и даже по ночам, когда муж зарабатывал деньги игрой в преферанс. Его беспечная улыбка, так же как и смазливое лицо, вводили в заблуждение не только преподавателей, но и игроков за карточным столом. На самом деле он был умнейшим человеком, обладал великолепной памятью и железной логикой. И еще ему чертовски везло.
Бывало, по утрам он влетал в комнату, пропахший сигаретным дымом, пепельный от усталости и хватал ее на руки, прямо с постели.
— Едем в кабак, малыш!
— Господи! Утро на дворе!
— Значит, мы едем туда завтракать!
— А лекции?
— Черт с ними! Ты умная! Наверстаешь!
— А ты?
Он только смеялся. Лекции? Пустяки! Начитает в сессию материал и непременно сдаст. С такой великолепной памятью он запоминал прочитанный текст, словно на магнитную ленту записывал. А Вера… Вера мгновенно ломалась. Хотя ей приходилось потом наверстывать ночами. Теми самыми ночами, когда он играл в карты. И они, бывало, часов в одиннадцать утра сидели вдвоем в пустом зале, среди столов, чинно накрытых белоснежными скатертями, накрахмаленные до железобетонного состояния салфетки осколками айсбергов возвышались в пустых тарелках. И она думала с тоской, что всему этому скоро придет конец. Они слишком разные люди.
— Давай снимем квартиру, — возбужденно говорил он. И серые глаза его блестели.
— На какие деньги?
— Деньги? Что деньги! Вот. Смотри.
И он начинал вынимать из карманов и бросать перед ней на стол мятые купюры. Рубли, пятерки, десятки…
— Что ты делаешь? Перестань!
Вера начинала оглядываться по сторонам. Не видит ли кто? Это же деньги! И немалые! Вон как официанты вытянули шеи! Ведь все про него знают, как же! Он здесь завсегдатай! Муж отчего-то любил ресторан «Бега». Азартный человек, способный просадить за какой-нибудь час целое состояние. Беспечно смеясь.
— Ты что, боишься? Ты боишься! Малыш! Ну, перестань.
— Тебя когда-нибудь за это побьют. И жестоко побьют.
— Ну, перестань! — смеялся он. — Все честно, малыш. Я просто очень умный.
И тут он начинал хвастаться. Вера уже знала, что в такие моменты надо помалкивать. И еще: когда принесут счет, надо отвернуться. Или закрыть глаза. Или же просто встать и уйти. В дамскую комнату, припудрить носик. И вытереть заплаканные глазки. Потому что, несмотря на его талант и сумасшедшее везение, они продолжали жить в общежитии, и в доме порою не было из еды ничего, кроме пресловутых бульонных кубиков. Вера понять не могла, куда деваются деньги!
Когда однажды муж приехал домой на «Жигулях», она только руками развела. Бывает! Но это, как с конфетами: будет отдано в мгновение ока. И Вера не ошиблась. Через какой-нибудь месяц «Жигули» исчезли. А они вновь поехали в ресторан «Бега». На этот раз ужинать.
— Малыш, надо бы тебя приодеть, — возбужденно говорил он. Глаза блестели, а на лице блуждала улыбка. — Ты очень красивая женщина. Надо только собой заняться. Пойти к хорошему парикмахеру. Я тебя отведу.
Муж продолжал развивать тему, а у нее сердце екнуло. Вера сразу почувствовала: что-то не то. Он стал думать о ее нарядах. Это защита. Он уходит в глубокую защиту. Модно одеть жену, причесать-накрасить. Чтобы та, другая, не говорила… Не говорила чего?
— Почему ты хмуришься, малыш?
«Интересно, это первый раз, когда он изменил мне, или нет?» — мучалась Вера, разглядывая его красивое лицо. Она хмурилась, он улыбался. Ей казалось, что в эти серые блестящие глаза, на этот чувственный рот, крохотный шрамик на подбородке она может смотреть вечно. Со сладкой болью в сердце. — «Разумеется, нет! Не первый! Откуда среди его знакомых дамский мастер? Причем, дорогой? Хватит! Пора открыть глаза! Он тебе изменяет! Только ли в преферанс играет ночами? О, нет! У него есть другая женщина!»
48 
