21. Кредиторы городов

Когда дым несколько рассеялся и в ушах чуточку отлегло, Лумис увидел перед собой, перекошенную от удивления морду, глав-сержанта Жабы. Повернув голову, он разглядел длинноволосый затылок, а затем пятнистые брюки заслонили обзор; что-то делалось с задней дверцей машины. В голове его все еще звенело, и он не воспринимал отборную брань, с которой рядовая по кличке Кукла налегала на рукоятку. «Цветочный революционер» лежал на сиденье в неестественной позе и Лумис испугался, что он мертв.

Щербило в носу от запаха раскаленного металла, плохо воспринимался разбитый лоб, ясно чувствовался привкус крови на губах, зубы немного ныли, так здорово они клацнули в момент взрыва. Лумис попробовал шевелить руками, но они были по-прежнему крепко пришпилены к сидению. Ничего в этом мире не трансформировалось в лучшую сторону.

Только круглое лицо Жабы стремительно менялось, превращалось в ужасную маску, глаза налились красным и наблюдаемо выкатывались из орбит. Внезапно, Лумис осознал, что она завыла, точнее выла она, видимо, давно, но раньше он плохо воспринимал звук. Выла Жаба очень громко и очень страшно.

В этот момент Лумис на мгновение ослеп: представитель амазонок технически развитого общества сумела вскрыть люк и яркий сноп света озарил кабину. Сержант Жаба застонала и прошипела чуть слышно:

– Кукла, погляди, что у меня на спине, погляди, слышишь.

– Сейчас, – в образованную чуть приоткрытой дверцей щель, рядовой боец особого батальона внимательно осмотрела улицу, ее правая рука сжимала оружие.

– Никого нет, – наконец констатировала она вслух, поворачивая голову.

– Посмотри, что у меня сзади, слышишь, – снова промямлила Жаба и вдруг зашлась икотой.

Длинноволосая резко обернулась и обозрела начальницу долгим, излучающим превосходство и ненависть, взглядом. Под этим взглядом та замерла, даже перестала икать и потянулась к выроненному игломету. Реакция у Куклы оказалась мгновенной: острый, неуставной каблук вдавил ладонь Жабы в пол и повернулся на ней с лева на право. Глав-сержант стонала, видно было, как на глаза накатываются слезинки.

– Не надо глупить, Жаба, – дьявольски улыбаясь, изрекла Кукла. – Ты свое уже отыграла.

Теперь сержант Жаба икала вдвое чаще.

– Кук... – .ла, почему... ты ме...– ня не любишь..., а?

Ее подчиненная громко, неестественно рассмеялась.

– Почему, я тебя не люблю? Жаба, где же это ты таких слов набралась?

– Пощади! Пощади, Кукла! – теперь «дракон» Жаба ревела, очень натурально всхлипывая. – Не убивай меня, девочка. Ну зачем тебе меня укокошивать, я ведь и так помру, кажется у меня оторвало всю спину. Ну посмотри, что у меня в спине?

Рядовая нагнулась, правой, облаченной в перчатку, рукой приподняла двойной подбородок руководителя, потянула ее за жирный, в бородавках, нос, затем, громко смеясь, она повернула ее голову притягивая за ноздри назад, словно желая переместить их на затылок.

– Ну, Жаба, сама взгляни, что это у тебя со спиной? Болит спинка, а?

Голова глав-сержанта уже повернулась почти на сто восемьдесят градусов. Лумис с очнувшимся Бенсом молча наблюдали эти издевательства, ожидая своей неминуемой очереди.

– Что, шейка не поворачивается? – продолжала Кукла. – Как же так? Она же у тебя лебединая.

Кукла снова зашлась наигранным, прерывистым хохотом.

– Лебедь ты мой ненаглядный. А ну, попробуем осмотреть с другой стороны.

Жаба стонала, тяжело дыша. И тут, колено Куклы резко нашло ее солнечное сплетение. Представитель женского пола – Жаба задохнулась, корчась, словно наполовину раздавленная гусеница. Добровольная исполнительница роли палача аккуратно харкнула на нее и правым большим пальцем старательно размазала слюни по всему лицу, затем притянула жертву к себе, рывком разорвав ворот комбинезона мышиного цвета.

– Сейчас я о тебе позабочусь, сделаем перевязочку.

В ход пошла самовозгорающаяся сигарета марки «Гэбл-Эрр». Запахло паленым мясом: Жаба орала. Рядовая извлекла из бокового кармана большущую иглу с толстой суровой ниткой.

– Не надо кричать, пациент. Сейчас мы введем наркоз.

Глаза «пациента» округлились, слезы ручьем текли по щекам.

– Не надо Кук... – Кукла резко заткнула ей в рот пятерней.

– Не плачь, моя кисонька, – утешительно процедила она, втыкая иголку в оттянутые человеческие губы, затем она умелыми взмахами начала зашивать ее перекошенный рот.

  93