очень нудно 
99 
Он сделал два неуверенных шага в сторону берегового обрыва, намереваясь вернуться на яхту, но сразу остановился, сообразив, что на яхту ему нельзя. Яхта-то Аршака, и люди, которые там остались, тоже работают на него. Блондинки не в счет, но там есть еще два человека команды, а Костя сейчас в таком состоянии, что ему хватит и одного. И вообще, сейчас самое время подумать, как быть дальше. Ведь ему, пожалуй, не только на яхту, но и в город нельзя! Сведения, которые он сам, добровольно, передал людям Аршака, оказались не просто неверными – они были смертоносными. И как это будет выглядеть, если из всей отправившейся к маяку компании в город вернется только он один – он, который всех туда заманил, как Иван Сусанин? Однозначно это будет выглядеть так: Аршак ему и слова сказать не даст, только увидит его и сразу шлепнет.
Костин разум заметался в поисках выхода. Время поджимало: внизу наверняка слышали взрыв и ломали головы, пытаясь понять, что это было. А ну как решат подняться сюда и поглядеть?
В кармане у Эдика вдруг зазвонил мобильный телефон – не в брюках, где гранаты, а в куртке, сбоку. Костя даже видел его краешек, торчавший из кармана. На корпусе мигала, все время меняя цвет, контрольная лампочка, и Завьялов целую секунду думал о том, как это может быть: лампочка одна, а цвета разные? Потом он спохватился: думать ему сейчас следовало не об этом. Ведь звонили-то почти наверняка с яхты – узнать, что у них тут грохочет и не требуется ли помощь.
Решение пришло само собой. Это было не самое лучшее решение, и Костя дорого бы дал за то, чтобы его не принимать, но, с другой стороны, что ему еще оставалось? Из города надо было уходить – сегодня, сейчас, вчера. Если говорить начистоту, то в него вовсе не следовало возвращаться. Даже чтобы собрать вещи и забрать из тайника под половицей свои сбережения – все равно не следовало, ни под каким предлогом. Надо было идти на шоссе, останавливать попутку и удирать из города прочь, куда-нибудь подальше от Аршака и его головорезов. Например, в Москву. А что? Москва большая, в ней всем хватит и места, и денег...
Да, денег. Деньги на дорогу нужны, а где их взять?
Телефон в кармане у Эдика, угомонившийся было, снова принялся звонить. "Телефон, – подумал Костя, – тоже денег стоит, хотя много за него (подержанный) не возьмешь, тем более при срочной продаже. Но ведь есть еще и бумажник, а если поискать, то в карманах у Эдика наверняка найдется еще что-нибудь более ценное, чем две осколочные гранаты... Эх, жалко, Гамлета порвало! На нем ведь и рыжуха была, и котлы золотые, и перстни... Где это все теперь искать?"
Поколебавшись пару секунд, Костя решил в башню не ходить – мало ли, вдруг потолок рухнет, да и вообще... Вообще, судя по виду и манерам Эдика – живого Эдика, а не того, что валялся сейчас на пороге маяка, похожий на пустой мешок из-под муки, – из дому без денег он никогда не выходил, и содержимого его карманов Косте должно хватить хотя бы на дорогу до Москвы. "Штука баксов, – подумал Костя с тоской. – Целая штука баксов дома, под половицей, – кому она теперь достанется? Клавке? Мышам? Твою мать, ведь ни одной бумажки не успел разменять, берег, экономил... Зачем? Чтобы вот так, зазря, пропало?"
Досада, как это всегда случалось у Кости Завьялова, моментально переросла в злобу, а злиться просто так, ни на кого, Костя не умел – злобу нужно было выплеснуть, для чего требовался объект. Долго искать объект не пришлось, он был рядом, под рукой, точнее, под ногами. Забыв о собственной боли, Костя от души хватил Эдика ногой, целясь в ребра. Над телом взлетело облачко серой известковой пыли; оно, тело, показалось Косте твердым, как дубовое бревно, и таким же тяжелым. Эдик не шелохнулся. Осознав, что пинает труп, Костя опустил уже занесенную для нового удара ногу, наклонился и, ухватив Эдика за плечо здоровой рукой, одним сильным рывком перевернул его на спину.
На той половине лица, которой Эдик раньше прижимался к земле, пыли не было, зато вся она оказалась залита кровью. Зрелище было жутковатое; теперь физиономия Эдика напоминала уже не надгробие, а какую-то дьявольскую маску из театра ночных кошмаров: половина серая, как камень, а другая – страшное черно-красное месиво, блестящее и вязкое, как уже начавший подсыхать лак для ногтей. Костя не сумел сдержать испуганный возглас, когда посреди этой жуткой маски вдруг распахнулись глаза.
Сначала Эдик смотрел, можно сказать, в никуда, и взгляд его не выражал ничего, кроме бессловесной муки сбитого автомобилем животного. Потом этот взгляд сфокусировался на Завьялове, стал осмысленным; глаза Эдика сузились, как давеча в башне, лицо медленно перекосилось в какой-то жуткой гримасе. Костя не сразу сообразил, что эта гримаса означает – боль, злобу, ненависть? А потом до него дошло, что Эдик корчит рожи от нечеловеческих усилий, которые ему приходилось прилагать, чтобы просто пошевелить рукой.
99 
