очень нудно 
47 
– Что ж это вы так? – хрипло проговорил хозяин дома. – Уйти, не попрощавшись, решили? Нехорошо, – он покачал головой и поднялся с лавки. – А я-то думал, вы гораздо быстрее выберетесь. Знал бы, так поспал бы еще с полчасика. Зря столько мерзнуть пришлось.
Взгляд охранника на какую-то долю секунды ушел в сторону. И тут Андрей Рублев понял: или сейчас или никогда. Он резко отпрыгнул в сторону и побежал к теряющемуся в темноте забору.
– Не стреляй! – единственное, что он услышал у себя за спиной.
Может, и зря он вслушался в эти слова, если ты знаешь, что за тобой вдогонку полетит пуля – побежишь быстрее, даже если не можешь.
Отбежав метров пятнадцать, он сразу перемахнул через кусты. Но забор, казавшийся от сарая невысоким, рос прямо на глазах, чем ближе оказывался возле него Рублев, и вырос до своих настоящих размеров – метра три, а то и три с половиной. Он уже слышал за собой топот ног охранника. С разбегу Рублев оттолкнулся от земли и попытался достать руками верхний край забора. Он лишь успел ощутить под руками бетон с вросшими в него стеклянными осколками, пальцы соскользнули, и Андрей со всего размаху рухнул на мягкую клумбу, подмяв под себя целый куст роз.
Охранник остановился в трех шагах от него и бесстрастно сказал:
– Поднимайся, пошел назад!
– Черт, не получилось! – пробормотав Рублев, чувствуя себя в конец разбитым. Все силы ушли на рытье ямы, на попытку побега.
Он еле шел, кривясь при каждом шаге, припадая на подвернутую ногу.
А Чесноков уже стоял лицом к стене, заложив руки за голову. Возле него суетились двое охранников. Хозяин дома открыл своим ключом замок, распахнул дверь сарая, остановился у самого края ямы.
– Знаете, мужики, неплохую могилку вы вырыли. А самое главное – длинную. Не придется никому из вас ноги топором укорачивать.
Только вот жаль – на одного могилка получилась, значит, второго мне отпустить придется.
Пошли, – скомандовал он.
И вновь Чеснокова с Рублевым погнали через двор, но только на этот раз люди, похитившие их, направились в гараж. Машина стояла на старательно выстриженной лужайке, в гараже горел свет.
Зайдя внутрь, все остановились. Медленно опустилась стальная створка ворот. Чесноков побледнел, заметив на верстаке переносную электрическую лампу с длинным шнуром. Он полными от ужаса глазами посмотрел на Рублева, словно ничего страшнее этой вещи не могло быть на свете. Мерзкий холодок закрался и в душу Андрея.
«Подзарядка, на двести двадцать вольт, – подумал он, – и никакой мужской солидарности».
Им поставили стулья, насильно посадили и крепко привязали к спинкам и ножкам. Человек, бывший здесь главным, некоторое время расхаживал прямо перед ними, пока, наконец, не остановился и не подарил каждому из них по омерзительной улыбке.
– Я решил сделать вот как, по справедливости: одного убить, другого оставить жить. Того, кто мне первый скажет, когда приходят деньги, я оставляю жить, а самого упрямого закопают под дверью сарая. Все равно собирался пол там бетонировать, так что собаки не разроют… Не хотелось бы приучать их к человечине.
Возможно, силы для сопротивления у Чеснокова и Рублева еще нашлись бы, но неудавшийся побег настолько унизил их, настолько заставил разувериться в собственной изобретательности и собственных силах, что теперь они оба чувствовали себя беспомощными. Но предложение было сделано слишком в лоб, слишком цинично и не давало никакой возможности сохранить уважение к самому себе.
Поэтому после короткого, чтобы не передумать, молчания Александр Чесноков проговорил:
– Нет.
После него тут же сказал «нет» и Рублев.
– Глупо, – развел руки в стороны мужчина и, развернувшись, резко ударил кулаком Андрея в солнечное сплетение.
– Хрррр…
Еще удар, сильнее прежнего.
У Рублева моментально потемнело в глазах.
Он понял, что не может ни вдохнуть, ни выдохнуть. Сердце, казалось, остановилось, он чувствовал только глухую боль, сгустком затаившуюся у него под ребрами. И тут этот сгусток лопнул, боль липкой волной растеклась по телу. Он застонал и уронил голову на грудь. И если бы не мысль, внезапно пришедшая ему в голову, он, возможно, и сдался бы.
«Если пока не бьют по лицу, значит, собираются оставить в живых».
Но тут же сознание зацепилось за предательское слово «пока». – Значит, еще все впереди – и страх, и боль, и, наверное, предательство.
47 
