36 
– Кто вы такие? – прохрипел Шубин. Понять его было сложно: проходя через острые обломки зубов и распухшие, как дрожжевые оладьи, губы, слова деформировались почти до неузнаваемости, превращаясь в набор шипящих и свистящих звуков и неразборчивых хрипов.
Тем не менее седовласый предводитель шайки налетчиков понял вопрос. Неторопливо подойдя поближе, он негромко сказал Палычу:
– Павлик, объясни своему другу, кто мы такие точнее, кто я такой.
Разглядев “джентльмена”, Шубин снова дернулся, как гальванизированная лягушка. Его окровавленная нагота вызывала презрительную жалость, но все, кроме, пожалуй, самого Андрея Валентиновича, знали, что это только начало.
– Вы? – спросил он, и в его голосе прозвучало безмерное удивление. – Это вы? Как вы здесь…
– Я, – спокойно ответил “джентльмен”. – Это действительно я, и прибыл я сюда по касающемуся нас обоих делу.
В это время заговорил Палыч.
– Что ж ты, Валентиныч, – с укоризной сказал он. – Что ж ты, падла, не сказал мне, от кого прячешься? Если бы я знал, что ты Графа кинул, разве ж я бы с тобой связался? А теперь и тебе абзац, и мне заодно с тобой. Козел ты, Валентиныч.
Шубин, знавший легендарного Графа лишь понаслышке и в последнее время все более склонявшийся к мысли, что за этим псевдонимом прячется целая группа сообразительных урок средней руки, до сих пор не мог понять, что происходит.
"Джентльмен” с интересом обернулся к Палычу.
– А ты что, правда не знал, на что подписываешься? – спросил он.
Палыч истово бухнул себя в грудь пудовым мосластым кулачищем. Казалось, он вот-вот упадет на колени, как какой-нибудь проштрафившийся боярин из тех, что помельче, перед грозным самодержцем.
– Век воли не видать! – поклялся он. – Сам подумай, Граф, ну зачем мне на старости лет такой геморрой?
– Это верно, – сказал Граф. – Ладно, живи пока что. Отдайте ему пушку, пусть идет. Иди, Павлик, и больше не суйся не в свое дело. Стар ты уже для такой работы, а для другой.., для другой глуп. Ступай.
– Граф? – не веря собственным ушам, переспросил с кровати Шубин. – Вы – Граф? О Господи..
– Ну вот, – сказал Граф, – мы и разобрались, кто есть кто, как говорят англичане. Думаю, в связи с этим нет необходимости объяснять, зачем я здесь.
Он проводил взглядом бесшумно выскользнувшего за дверь Палыча, задумчиво пожевал серовато-розовую, как у лошади, нижнюю губу, зачем-то поправил и без того безупречно лежавший галстук, отыскал глазами одного из своих подручных и молча кивнул ему, указав подбородком на дверь. Тот кивнул в ответ, тремя быстрыми движениями навинтил на ствол пистолета глушитель и последовал за Палычем.
– Итак, – продолжал Граф, снова поворачиваясь к Шубину, – опустим преамбулу и перейдем непосредственно к делу.., к амбуле, как любит выражаться один мой знакомый. Где деньги, Андрей Валентинович?
– Простите, но я, право же, не вполне…
– Да нет же, Андрей Валентинович, вы вполне. Так где деньги? Насколько я понимаю, они где-то поблизости, но мне хотелось бы, чтобы вы.., ну, очистили свою совесть, что ли. И потом, у вас здесь так грязно, что мне не хотелось бы рыться по углам самому.
Шубин на секунду до звона в ушах стиснул остатки зубов и постарался заставить себя думать. Ситуация была совершенно безвыходной, но он, Андрей Шубин, сделал себе имя и состояние именно на том, что находил выходы из самых безнадежных тупиков. Если он сотни раз вытаскивал из дерьма клиентов, то почему бы ему не попытаться хотя бы раз выручить себя самого? Тем более что это именно он загнал себя в этот капкан…
– Послушайте, – сказал он со всей твердостью, на которую был способен. Это какое-то недоразумение. Я понимаю, как я сейчас выгляжу – и в ваших глазах, и вообще, – но у вас есть только два выхода из сложившейся ситуации: либо поверить моему слову, либо убить меня на месте.
– Убить? – Граф высоко поднял седеющие брови и сокрушенно покачал головой. – Но это же нонсенс, голубчик! Как же я могу убить того, кто уже и так мертв? Впрочем, это не имеет никакого значения. Значение имеет только одно: мои деньги. Где они?
– Но я же не знаю! – отчаянно выкрикнул Шубин, корчась в наручниках. Таня равнодушно курила у окна, глядя на улицу сквозь затянутое пыльной паутиной грязное стекло. В сенях стукнула дверь, и в комнату, свинчивая с пистолета глушитель, вошел человек, провожавший Палыча в его последний путь. Шубин снова забился в наручниках, с неуместным стыдом ощутив, как стукается о внутренние поверхности бедер его съежившийся от холода и страха пенис. – Я не знаю! – повторил он. – Шарабан не сказал мне, куда он их спрятал. Клянусь вам, не сказал. Я пришел к нему, чтобы выведать, где деньги, но он молчал… Видимо, на что-то надеялся. А потом он умер от передозировки. Я понял, что сглупил, и решил отсидеться…
36 
