29 
И он выдержал испытание, не поддался на искус, не опустил руки. Инициативного молодого лейтенанта быстро заметили и начали продвигать. Через год он стал старшим лейтенантом, еще через два — капитаном, к двадцати семи годам надел майорские погоны и готовился стать подполковником. Дурацкую историю с ГКЧП он пережил легко и без потерь, потому что был умен, чуял, откуда дует ветер, умел делать правильные выводы даже из самых незначительных намеков и заранее позаботился о том, чтобы во время путча оказаться где-нибудь подальше от центра событий. В Москву он вернулся уже не майором КГБ, а подполковником ФСБ — одним из самых молодых и перспективных подполковников во всей Федеральной Службе.
Все это не означало, что ему удалось изменить свой беспокойный нрав. Энергия по-прежнему била из него ключом, он был, как и в юности, полон идей и проектов, порой настолько смелых, что руководство только руками разводило: надо же, молодой да ранний! Подчиненных себе он выбирал сам — была ему дарована такая привилегия; и вообще, начальство к нему благоволило, хотя позволял он себе порой чересчур много.
И он слегка расслабился, почувствовав себя важной, неотъемлемой деталью сложного механизма, а может быть, даже и не деталью, а одним из тех, кто этим механизмом управляет и поддерживает его в рабочем состоянии. Он решил, что получил долгожданную свободу мыслей и поступков, и развернулся в полную силу. Bо время первой чеченской кампании он спланировал операцию, которая в случае успеха могла оказать существенное влияние на исход войны. Начальство план не одобрило, но Становому в начальственном отказе почудилась некая недосказанность, он решил рискнуть и проиграл.
Операция была спланирована и выполнена идеально: подполковник Становой умел видеть последствия и просчитывать все на десять ходов вперед. В результате этой операции был уничтожен один из многочисленных каналов, по которым оружие широким потоком текло с тульских заводов прямиком в руки боевиков.
Апофеозом операции стал захват эшелона со стрелковым оружием, минометами и боеприпасами. Становой лично возглавлял отряд спецназа, пустивший по ветру упомянутый эшелон, потому что любил действовать наверняка.
Он вернулся в Москву, уверенный, что победителей не судят, и только здесь понял, что это не так: перекрывая канал, он, увы, не знал, КОМУ этот канал принадлежит. Он пытался узнать это, когда планировал операцию, но след никуда не привел, и Становой тогда решил, что это не суть важно: главное, чтобы тульские автоматы не стреляли по своим. Вот в этом-то и заключалась его ошибка — единственная, но губительная. Теперь ему стал понятен смысл уклончивости начальства во время обсуждения плана злополучной операции — увы, с большим опозданием.
Короче, о нем говорили где-то там, наверху, и по его вопросу было «вынесено постановление». Позже он часто думал, почему его просто не прикончили, ограничившись вместо этого арестом, и пришел к единственному возможному выводу: не рискнули. Операция была проведена не только профессионально и четко, но и с блеском, присущим всему, что делал Становой. О ней ходили легенды, и просто взять и на глазах у всех пристрелить героя столь блестящей виктории, сочли нецелесообразным. Или, может быть, непедагогичным. Гораздо полезнее с точки зрения морали и нравственности было уличить вчерашнего героя в незаконном хранении наркотиков, нарушении служебного долга, граничащем с предательством, и прочих мерзопакостях, несовместимых с высоким званием офицера российских спецслужб.
Долгих четыре месяца его мурыжили в следственном изоляторе. Под конец следователь почти прямо заявил, что чистосердечное признание спасет Становому жизнь. Становой уперся намертво. Он ни в чем не был виноват и не желал облегчать следователю задачу. Каждый вечер, засыпая на нарах, он был уверен, что больше не проснется, и каждое утро, проснувшись, досадливо морщился: ну какого хрена тянете?
А потом его вдруг отпустили. Просто отпустили, ничего не объясняя и, уж конечно, не извиняясь. Это было загадкой, но Становой больше не хотел ломать голову. Возможно, там, наверху, что-то переменилось; возможно, он больше не представлял угрозы чьему-то благополучию; возможно, кто-то хорошо к нему относился и решил, что с него уже хватит. Все, на что он раньше старательно закрывал глаза, увлеченный разработкой и осуществлением своих дерзких планов, теперь встало перед ним в полный рост: государство не нуждалось в его способностях, ему были нужны послушные исполнители. Да и что такое государство, родина? Просто абстрактные понятия, за которыми, как за ширмой, прячутся ловкие пройдохи, озабоченные только собственным благополучием. Ум? То-то и оно, что главным признаком ума служит умение притворяться идиотом… Раньше Становой игнорировал это обстоятельство, за что и поплатился.
29 
