30 
В те дни он много думал, пытаясь понять, почему его судьба сложилась так, а не иначе. Казалось бы, он имел все, что нужно для процветания и успеха, но чего-то все же не хватало — какой-то мелочи, которую он упустил в самом начале, не придав ей значения. Неприятности по сути дела были не стоящей упоминания ерундой: их не было бы, если бы Становой сидел спокойно и ни во что не совался. Но подполковник Петров, ныне уже почти забытый, был прав: сидеть спокойно Становой не умел, так что неприятности были неизбежны. Но почему, черт возьми, все так однобоко? А где же другая сторона медали, где почет, слава, успех — где деньги, наконец?
И он докопался-таки до первопричины, отыскал пустячок, испортивший ему жизнь. Он ушел управлять людьми, заставлять их делать то, чего ему хотелось, но для него этот процесс всегда был просто игрой. Становой пришел к выводу, что с детством пора расставаться. Он и так потерял вагон времени, забавляясь игрушками, делая никому не нужную карьеру и вкалывая на государство, которое в знак благодарности вытерло об него ноги и вышвырнуло за порог, как ненужную тряпку. Что ж, у него еще был шанс все поправить. Становой был сравнительно молод, здоров и точно знал, чего хочет. Оставалось лишь сообразить, с какой стороны взяться за решение проблемы, и выбрать подходящую точку приложения силы.
И такая точка незамедлительно нашлась, как будто некая высшая сила, сочувствуя Становому, организовала встречу со старым школьным приятелем. Это действительно напоминало чудо: они не виделись полжизни и совершенно случайно встретились в центре многомиллионного города именно в тот момент, когда в этой встрече возникла нужда. Выслушав историю Станового, Дмитрий Алексеевич Вострецов слегка расчувствовался — ровно настолько, чтобы составить однокашнику протекцию для поступления на работу. Дмитрий Алексеевич тогда уже возглавлял отдел в финансовом управлении МЧС, так что со знакомствами у него был полный порядок, и процесс трудоустройства бывшего чекиста прошел как по маслу.
Ну что тут скажешь? Бес попутал, и больше ничего…
ГЛАВА 4
Секретарша принесла кофе, опустила поднос на специально предназначенный для этого столик в углу и, повинуясь нетерпеливому кивку хозяина кабинета, вернулась в приемную. Дмитрий Алексеевич выбрался из-за своего рабочего стола, пересек кабинет, бесшумно ступая по ворсистому ковру, и опустился в удобное кресло возле кофейного столика.
Два других кресла были уже заняты посетителями. Выполняя обязанности радушного хозяина, Дмитрий Алексеевич наполнил чашки. При этом он старался не слишком заметно хмуриться. Честно говоря, он предпочел бы короткий и сухой деловой разговор в чисто официальном формате. Для этого было бы достаточно просто оставаться на своем рабочем месте. Как и для всякого бюрократа, письменный стол был для Дмитрия Алексеевича своего рода укреплением — окопом, траншеей, несокрушимым бастионом, за стенами которого он чувствовал себя неуязвимым. Это был символ благополучия и власти, и теперь, почти насильно извлеченный из своего укрытия, Дмитрий Алексеевич чувствовал себя улиткой, которую бесцеремонно выковыряли из раковины. Низкий кофейный столик, вокруг которого они теперь сидели, предполагал дружескую беседу на равных и был предназначен как раз для того, чтобы продемонстрировать демократичность хозяина кабинета. В данный момент Дмитрий Алексеевич не испытывал ни малейшей потребности в такого рода демонстрациях, но в последнее время его мнение учитывалось все реже.
Становой уселся напротив, свободно раскинувшись в кресле и наблюдая за Дмитрием Алексеевичем с едва заметной усмешкой. Несомненно, он видел Вострецова насквозь, и то, что он видел, казалось ему чертовски забавным. Он снова развлекался, умело совмещая приятное с полезным. В этом деле ему не было равных: он, как никто, умел превращать людей в лабораторных крыс. Даже поза Станового вызывала у Дмитрия Алексеевича бешеное раздражение: предельно свободная и непринужденная, она в то же время не была развязной.
Такая поза хороша на дружеской вечеринке, в гостях, дома и даже в кабинете, но в своем собственном, а никак не в чужом, да еще при посторонних. Дмитрий Алексеевич чувствовал себя оскорбленным, причем оскорбленным намеренно, с умыслом.
Протеже Станового сел рядом, заполняя все кресло своей оплывшей тушей. Он не был очень толст — скорее уж, полноват и несуразен. Его крупное тело имело грушевидную форму, заметно расширяясь книзу и переходя в непропорционально огромные, косолапые ножищи со ступнями сорок седьмого размера. Плечи у него были узкие, покатые, и к этим почти женским плечам мать-природа шутки ради присобачила мосластые лапищи, которые были под стать ногам. Голова посетителя повторяла форму тела, и в целом он здорово смахивал на человечка, кое-как слепленного из двух груш — большой и маленькой — и нескольких воткнутых в более крупную грушу веточек. Мутноватые поросячьи гляделки, расположенные по бокам длинного унылого носа, испуганно моргали на Дмитрия Алексеевича, светлая рубашка с коротким рукавом под мышками потемнела от пота, и на лысине, слегка прикрытой жидкой прядью волос, тоже поблескивали крупные капли. Словом, это был тот самый изобретатель, которого Дмитрий Алексеевич видел накануне по телевизору. Да, Становой привык действовать быстро, по-суворовски: с момента выхода передачи в эфир минуло не больше полусуток, а это нелепое, обильно потеющее создание уже сидело в кабинете Вострецова и хлебало его кофе, свободной рукой прижимая к животу потрепанный матерчатый портфель — судя по виду, пустой. «Для денег он его, что ли, приготовил? — подумал Вострецов, косясь на портфель. — Ну так это он зря».
30 
