— Только ты у меня и есть, мама. Только ты…
Она могла помочь только этим: пониманием и прощением. Сегодня ему ничего другого было и не надо.
Эпизод седьмой: шесть дней до весны
Когда проснулся, не сразу сообразил, где находится и какое нынче число, месяц и год. По железному карнизу барабанил дождь.
«Весна? — удивился, глянув в окно. — Или уже осень?» Потом понял, что оттепель. Просто оттепель. Небо было серым, настроение соответствующее. Будущее в таком же тумане, как и нынче утром окрестные дома. Мать с утра говорила только о пустяках, не затрагивая больного, Илья думал о своем. Когда часов в двенадцать позвонили в дверь, невольно вздрогнул.
«Тамара? Пришла? Как это некстати…» К встрече с женой он еще был не готов. Им нечего сказать друг другу.
— Илья дома? — Голос мужской. И негромко: — Как он?
Вскоре в комнату заглянула мать:
— Илюша, ты не спишь? К тебе Никита пришел.
Гость уже на пороге. Улыбается, как будто ничего не случилось. Никита. Друг.
Они служили вместе вот уже три года, одновременно получили квартиры, в одном доме. Оба были неженаты. Вместе пили пиво после работы, обсуждали начальство и собственные перспективы. Илья никак не мог понять, что мешает во время этих бесед быть до конца откровенным. Но какая-то тень между ним и Никитой стояла. Может быть, тень зависти? И вот сегодня утром этот человек пришел его навестить. Не кто-то другой, а именно Никита. Что, ошибался на его счет? Нет никакой тени. Никита улыбается искренне:
— Здорово, друг! Отпустили? Рад за тебя!
Пожал протянутую руку. Поинтересовался вяло:
— А ты почему не на службе?
— У меня дела в Москве. Решил заехать, узнать, как ты. Слух прошел, что тебя отпустили. Мужики переживают.
— Тебя что, послали ко гробу с соболезнованиями? — усмехнулся невесело.
— К какому еще гробу? — оторопел Никита.
— Моего семейного счастья. На похороны не позову, не обольщайся. На такое зрелище друзей не созывают. Это тебе не свадьба.
— Ладно, не хандри. — И поскольку хозяйка дома, стоя на пороге, внимательно прислушивалась к разговору, Никита попросил: — Чайку бы. Не угостите? На улице-то что творится? Прямо весна! Ноги промокли.
— Я сейчас, сейчас, — засуетилась мать и исчезла. Никита тут же принялся выговаривать:
— Ее-то хоть пожалей. Ты как о гробе заговорил, аж в лице изменилась. Отпустили тебя? Отпустили. И с женой наладится. А у тебя и впрямь будто похороны.
— Яну убили. А она была мне не чужой.
— Брось. О себе надо подумать. Могу я чем-нибудь помочь? Может, нужны свидетельские показания? Ты только скажи. Мы все готовы подтвердить, что ты в Яну не стрелял. Это могла быть роковая случайность.
— Экспертиза показала, что стреляли не из моего пистолета. Я ее не убивал. Ни намеренно, ни случайно.
— Это, конечно, здорово, что экспертиза, — напряженным голосом сказал Никита. — Но у нас в гарнизоне черт знает что творится. Твоей персоной милиция интересуется. Затребовали личное дело, дошло до высокого начальства. С армией тебе придется завязать.
— Невелика потеря, — отмахнулся Илья.
— Ну как знаешь. Все еще рассчитываешь на тестя?
Илье показалось, что на лице у друга промелькнула тень. Как только речь зашла о Папе.
— Я хочу все начать сначала. С чистого листа. А под покровительством Владислава Александровича или без… Не имеет никакого значения.
— Завидую твоей решимости, — усмехнулся друг. — Но такими связями не бросаются. Учти. Дело-то еще не закрыто. Я тебе хотел сказать, что опрашивают всех. И тех, кто был на свадьбе, и тех, кто не был. Ищут пистолет. У тебя ведь был еще один «Макаров»?
— Был.
— И они это знают. Так что ты учти…
— Что учесть?
Возникла неловкая пауза. Илья никак не мог понять: зачем пришел? Предупредить? Выходит, в его виновности никто не сомневается. По логике именно он должен был хотеть смерти Яны. И его надо не оправдать, а выгородить.
— А вот и чаек готов! — Мать принесла в комнату поднос. — Илюша, ты бы позавтракал.
— Мама, зачем? — Вспомнил ужин в кабинете у тестя и невольно поморщился. Барские замашки! — Мы и на кухне могли бы позавтракать.
— Ничего, ничего. Там отец, а вам поговорить надо. Я мешать не буду.
Она оставила на столе поднос и ушла. Никита взял чашку, отхлебнул, кивнул одобрительно:
— Крепкий. И горячий. Хорошо!