с удовольствием перечитала 
24 
– Ищенко Иван Алексеевич, – прочел он вслух. – Женат, двое детей… М-да… Что же ты, козел? О чем ты думал-то, когда с этими уродами снюхался? Молчи, молчи, сам знаю. Та-а-ак… Улица Кустанайская, дом четыре, квартира.., так, ага. Это где же такая улица?
– 0-орехово-Борисово, – с запинкой ответил сержант.
– Далековато, конечно, – небрежно роняя паспорт на пол, сказал Абзац, – но, если что, я не поленюсь доехать. В крайнем случае, возьму такси. Ты все понял? А ну-ка…
Он наклонился, без церемоний выдернул из висевшей на поясе у сержанта кобуры пистолет и зашвырнул его в дальний угол, даже не потрудившись вынуть из него обойму.
В дверях Абзац ненадолго задержался. В этой комнате валялось пять туго набитых бумажников, в которых наверняка было до черта хрустящих купюр. При нынешнем уровне расходов этих денег Абзацу хватило бы надолго. Он нерешительно обернулся, снял ладонь с дверной ручки…
И понял, что ничего не выйдет. Он обозвал себя чистоплюем, но это не помогло. Тогда он напомнил себе, что задолжал за квартиру и что скоро ему станет не на что не только покупать сигареты, но и есть. Это не помогло тоже. Ну, что же, подумал он. В конце концов, на свете должны быть вещи, которые не меняются с течением времени. Порой это причиняет определенные неудобства, но жить без этого было бы невозможно. Некоторые, конечно, ухитряются, но Олег Шкабров не относился к разряду этих «некоторых».
Он бросил на пол разряженный автомат, вышел в коридор, прикрыл за собой дверь и двинулся к выходу. По дороге он обрушил в проход два или три штабеля пустых ящиков, превратив коридор за своей спиной в непроходимую свалку. Это должно было дать ему фору во времени. Конечно, существовала возможность того, что оставшийся в комнате отдыха мент вызовет подмогу по рации или по телефону, но Абзац сомневался в этом. Гораздо логичнее было предположить, что сержант постарается сделать вид, будто в момент нападения находился на другом конце рынка и понятия не имеет о том, что произошло. В крайнем случае, скажет, прибежал на выстрелы…
Выйдя с рынка, Абзац свернул в какой-то двор, нырнул в подъезд и торопливо избавился от плаща, кепки и очков. Очки он положил в карман, а плащ и кепку свернул в тугой узел и бросил в приоткрытую, словно по заказу, дверь теплоузла, откуда тянуло влажным теплом.
Домой он отправился пешком – отчасти потому, что спешить было некуда, а отчасти из-за желания убедиться в отсутствии слежки. Смерть сразу пятерых бригадиров наверняка будет списана на криминальную разборку, подумал он, не спеша шагая прочь от рынка.
Собственно, если до конца следовать логике, это и была криминальная разборка. «Я не спецназовец, не офицер ФСБ, не командир СОБРа… – думал он. – Я даже не мент, коли уж на то пошло, так что мои действия иначе как криминальными не назовешь. Это я считаю их обыкновенной самозащитой, но любой следователь воспринял бы такую версию как анекдот».
Он остановился у киоска, выгреб из кармана мелочь и купил пачку сигарет. Протягивая молоденькой продавщице деньги, он заметил, что на руках у него до сих пор надеты кожаные перчатки, и его слегка передернуло. Впрочем, продавщица не обратила на это внимания: в середине ноября погода в Москве стояла холодная.
Глава 3
Кузнец
Сколько он себя помнил, все называли его Кузнецом, исключая разве что родителей да учителей в средней школе. Почему именно Кузнецом, сказать трудно, хотя со временем он между делом освоил все известные человечеству способы ручной ковки металлов – как холодной, так и горячей. Наверное, такое прозвище прижилось потому, что оно звучало лучше, чем Механик или, скажем, Слесарь. В начальных классах школы его пробовали звать то Винтиком, то Шпунтиком, но эти детские клички как-то сами собой отпали. Кто-то когда-то назвал его Кузнецом, и Кузнецом он остался – ныне, и присно, и во веки веков, аминь.
Он не возражал. В деревне всем дают прозвища, а Кузнец – это все-таки не Пузырь или, того чище, Культяпка. Ему было не до таких мелочей, как клички или бесконечные обиды соседей, которые при каждой встрече ныли, что с его участка на их огород ползут и ползут сорняки. Он просто не слышал этих жалоб, потому что был постоянно занят.
Он конструировал. Отсутствие систематического образования мешало ему ужасно, но, видимо, в качестве компенсации его мозги были устроены не так, как у остальных людей. Любую технику он чувствовал всем организмом, вплоть до спинного мозга, как некоторые люди чувствуют музыку или живопись, не умея объяснить своих чувств. Иногда ему снились странные сны. В этих снах он видел небывалые механизмы, которым еще никто не придумал названия.
24 
