Глава 1. Морской заяц, морской петух и морские сапоги

Этот город любили дожди. И солнце. И ветер. Они по очереди царили на его улицах и маленьких, уютных площадях. Если дождь задерживался дольше положенного, то с моря тут же налетал ветер и бесцеремонно прогонял тучи. Он сердито толкал их в мягкие толстые спины, выпроваживая за синие вершины гор. И тогда начинало сиять солнце, громадное похожее на медный таз, в котором хозяйки варят варенье.

А ветер исчезал. Но не навсегда; он исчезал лишь для того, чтобы появиться снова и на этот раз уже спрятать солнце, укутать его серыми перинами дождевых туч…

С улиц этого города могут исчезнуть их старые названия, могут исчезнуть фаэтоны и шарманщики. Может исчезнуть и Старая гавань, уступив место красивой набережной с пальмами и киосками, в которых будет продаваться газированная вода. Но солнце, ветер и дождь останутся в городе навечно. И еще останется память о веселых и сильных людях, умевших любить, помнить и верить.

С узких, горбатых улиц, с Трапезундской и Якорной, с улицы Жестянщиков, из переулков и тупиков Турецкого базара последним уйдет усатый шарманщик с помидорными щеками. Он поставит свой обитый медными фестонами ящик где-нибудь на перекрестке, и люди услышат, как, стуча ботфортами, сойдет на берег знакомый им капитан.

• Я видел уйму стран, друзья,
• Нелегок был мой путь.
• Вы разрешите у огня
• Немного отдохнуть…

Но все это случится потом, когда-нибудь, не скоро. Для этого потребуются годы. А Тошка жил тем, что происходило вокруг него сегодня, сейчас. И тем, что произошло день, месяц или год тому назад. Или даже век. А может, еще раньше, в славные времена Пепино-Ягуара и флибустьерских войн. Это и понятно, если не забывать, что Тошке было всего тринадцать лет.

— Без пяти минут четырнадцать! — так говорил папа, когда хотел подчеркнуть, что Тошка уже вполне взрослый человек и обязан отвечать за некоторые свои необдуманные, с папиной точки зрения, поступки и слова.

Один из таких необдуманных поступков Тошка совершил под новый, тысяча девятьсот сорок девятый год.

После уроков, вместо того чтобы идти домой, он отправился к морю. И как было не отправиться, если на море бушевал шторм? Настоящий зимний шторм в двенадцать баллов!

О двенадцати баллах ему сказал косоглазый мальчишка из параллельного класса. Хотя он и был косоглазым и носил обидное прозвище Морской Заяц, тем не менее пользовался всеобщим уважением. Причин для этого было три. Во-первых, у него имелась коллекция марок, равной которой не было ни у кого в школе. И при обменах Заяц не жадничал и мог отдать Гвинею или Пуэрто-Рико за какую-нибудь сущую ерунду. Во-вторых, он здорово знал английский (не то что Тошка французский) и, в третьих, его отец был капитаном порта.

Поэтому, когда Заяц сказал:

— Сегодня волна двенадцать баллов. Такой штормяги ни разу не отмечали за последние шесть лет, — Тошка решил идти не домой, а к морю. Как знать — может, еще шесть лет не будет двенадцатибалльного шторма, а он прозевает, не посмотрит хотя бы с берега, что это такое.

— Пойдем, поглядим, — предложил он Кло. — Заяц сказал — двенадцать баллов сегодня!

— Приврал, небось, балла на три, — усомнилась Кло.

— Нет, он знает. У него отец — капитан порта.

— Ну, пойдем…

За ними увязался Морской Заяц. Он сразу же заявил, что в порт идти ни к чему, в порту волны чепуховые.

— Разве там волны! Их брекватером ломает…

Оказывается, надо идти на бульвар. Вот там, на открытый всем ветрам пляж, гонит такое чудо, что только разве в океане и увидишь…

— По десять метров высотой валы прут. Ка-ак дадут, как дадут — и до самой колоннады, что в конце центральной аллеи.

  56