Особенно,... 
79 
— Наверное, сразу признали большой талант?
— Как раз нет, просто пожалели мальчика. Я заглянул в эту изостудию, она до сих пор еще существует, правда, уже на коммерческой основе. Ею руководит пожилой художник, который Шацкого очень хорошо помнит.
— Хвалит?
— Ругает. Говорит, что вместо благодарности парнишка кому-то из педагогов заявил, что все у них в школе бездарная мазня, а он, Стас, гений и сам всех может поучить, как писать картины, только все равно его откровения местной публике как мертвому припарки. Дедок до сих пор брызжет слюной и жалеет, что когда-то пригрел змееныша. Так и отзывается о Шацком: змееныш.
— Что, профессиональная зависть?
— Ну, старый художник говорит, что если уж быть объективным и отбросить прочь старые обиды, то в Шацком действительно что-то есть. Но какая-то пот-разительная небрежность во всем, а главное — снисходительность портят впечатление. Сами судите: дают всем одинаковое задание, один ученик, старательный и прилежный, часами корпит, чтобы изобразить этот глиняный горшок, день упирается, другой, третий… А тут приходит страшенный, постоянно сморкающийся в грязную тряпку пацан, ставит рядом мольберт и за какой-то час несколькими мазками схватывает одному ему понятную суть этого горшка и тут же бросает недоделанную работу. Старичок жалуется, что много раз уговаривал Стаса закончить хоть один рисунок, сделать работу целиком и тогда он бы мог отдать картину на выставку.
— А что Шацкий?
— Говорил, что дальше ему уже не интересно. Старичок так обозвал картины Шацкого: «Живопись, целиком посвященная процессу гниения». Оказывается, на всех картинах Шацкого непременно присутствует или ржавчина, или плесень, потому что Стас словно бы все время следит за тем, как болеют и умирают люди и вещи. Например, по словам старого художника, в том же одинаковом для всех горшке обязательно возьмет и нарисует трещину, и потом не докажешь ему, что ничего подобного на образце нет. Шацкий в таком случае упирался рогом: «Да этот горшок и был создан для того, чтобы на нем появилась эта трещина!» Потом, конечно, когда совсем прижало, Стас начал писать картины для уличных вернисажей. И писал то же, что и все, например сирень с лошадями, которыми торговала Шацкая.
— Успешно? — поинтересовался Ехин.
— Ну там публика не та! Народу что нравится? Поярче, посочнее, побольше. А если эта сирень в стакане наполовину осыпавшаяся, да к тому же отдельные цветки валяются на полу, так что хоть за веник тут же берись, кому она нужна? Шацкий в своих картинах словно бы над всем издевается, во всем видит самое неприглядное и именно это рисует. Так мне, по крайней мере, пытался объяснить старый художник. Признаться, я мало что понял. Возможно, что все это из-за болезни. Ведь если у человека что-нибудь постоянно болит, то он все воспринимает через эту боль. И что получается? Талант талантом, но люди-то хотят радоваться жизни! А им все время талдычат о смерти. Короче, живопись Шацкого напрягает, поэтому на нее нет спроса.
— Понятно. Но нас-то, Гена, Шацкий как художник мало интересует. Что он за человек? И где был вечером, когда убили Панкова?
— Так вот. В армию Шацкого, естественно, не взяли, в художественное училище он тоже не поступил, стал кое-как кормиться живописью. И, естественно, попал в богемную тусовку. Я забрел в один полуподвал под названием мастерская, а там, мама родная! С трудом нашел одного здравомыслящего человека, остальные были под кайфом. Так вот: этот тип в бумажном костюме, раскрашенном под смокинг, и рассказал мне про пристрастие Шацкого к противоположному полу. Кстати, по словам этого мужика, Шацкий никогда не кололся и алкоголь почти не употребляет: у него и без того проблемы со здоровьем. Говорит, что обезболивающего накушался в детстве, а теперь якобы душа не принимает. И что он пьян одной только мыслью о собственной гениальности. Смейтесь, смейтесь, мне тоже было смешно! СПИДа Шацкий тоже не боится, ему одной болезнью больше, одной меньше — все едино. Шацкому уже столько раз обещали, что скоро помрет, что он вроде как на самом деле уже помер. Болтается среди своих собратьев, словно оправдывая поговорку «зараза к заразе не пристает». Года полтора назад на один из уличных вернисажей забрела Австрийская и увидела картины Шацкого. Возможно, почувствовала родственную душу, потому что одним махом все купила и перевезла Шацкого к себе в дом. Выделила ему комнату под мастерскую и даже пыталась устраивать выставки его картин. Но слава к Шацкому так и не пришла, да ему, похоже, наплевать на это, он редко вылезает из дома, только к своему любовнику. Раньше таковых было много, но последний год остался только один, тоже художник, но совсем еще-молодой, какой-то Глен.
79 
