82 
– На улице, – задумчиво замечает Хэнк, – у коровы.
– А почему она не завтракает с нами?
– Откуда я знаю. – Он пожимает плечами и с удвоенной энергией набрасывается на пищу.
Тарелка пустеет, и Джэн предлагает мне нажарить еще блинов, но Генри заявляет, что времени и так в обрез, и я говорю, что утром могу обойтись кукурузными хлопьями. «Это научит тебя вскакивать сразу, помяни мое слово».
– Там в плите есть кое-что, – говорит Хэнк. – Я отложил, чтобы не остыли, если он не успеет.
Он достает из черной пасти плиты сковородку и сваливает содержимое мне на тарелку с таким видом, как сваливают остатки собаке или кошке. Я благодарю его за то, что он спас меня от участи поглощать холодные хлопья, и проклинаю про себя за то, что он уже предусмотрел мое опоздание. И снова Ли чувствует, как краска заливает его щеки. Трапеза продолжается если и не в полной тишине, то по крайней мере без участия слов. Пару раз я бросаю взгляды на брата Хэнка, но он, кажется, позабыл о моем существовании и полностью поглощен более высокими мыслями.
(…Естественно, Джон прекрасно доехал, и старику не пришлось идти в больницу пешком, как он собирался, но оказалось, что это еще не все. Когда через день мы с Джоби отправились в клинику, первым, кого мы встретили, был Джон – он сидел на ступеньке у входа, свесив руки между колен и мигая красными глазами. «Я слышал, Генри сегодня отпускают домой», – промолвил он. «Да, – ответил я. – Он не столько переломался, сколько вывихнул. Они его всего загипсовали, но док говорит: это в основном для того, чтобы он вел себя поспокойнее». Джон встает и запихивает руки в карманы. «Я готов в любой момент», – заявляет он, и я понимаю, что он с чего-то взял, что мы с Джо снова будем ехать в кузове, удерживая старика. У меня, конечно, не было никакого желания болтаться в кузове, да еще удерживать там беснующегося Генри, поэтому, даже не подумав, я говорю: «Знаешь, Джон, я думаю, кто-нибудь из нас будет в лучшей форме, чтобы вести машину, а тебе я на этот раз советую прокатиться в кузове». Я даже не представлял себе, что это его заденет. А его задело, и здорово. Он похлопал глазами, пока они до краев не наполнились слезами, пробормотал: «Я просто хотел помочь» – и, согнувшись, поплелся за угол…)
Отсутствие беседы за столом приводит Ли в состояние совершенно неконтролируемой нервозности. Ему кажется, что молчание, как лампа в полицейском участке, направлено прямо на него. Он вспоминает старую шутку: «Так ты четыре года изучал тригонометрию, да? Ну-ка скажи мне что-нибудь по-тригонометрийски «. Они ждут, чтобы я сказал что-нибудь, чтобы оправдался за все эти годы учебы. Что-нибудь стоящее…
Я уже закончил трудиться над блинами и допивал кофе, когда Генри вдруг ударил по столу ножом, с которого стекал желток. «Постойте! Подождите минуту!» Он свирепо воззрился на меня и наклонился так близко, что я мог рассмотреть смазанные маслом и расчесанные брови этого старого тщеславного петуха. «У тебя какой размер ноги?» Смущенно и слегка встревоженно я сглотнул и что-то пробормотал в ответ. «Мы должны найти тебе сапоги».
Он поднимается и вразвалку направляется прочь из кухни искать сапоги, в которых, как он считает, я нуждаюсь; я откидываюсь на спинку стула, решив воспользоваться передышкой.
– Сначала мне показалось, – смеюсь я, – что он собирается обрезать мне ноги так, чтобы они влезли в сапоги. Или, наоборот, растянуть их. Что-то вроде прокрустова ложа.
– А что это? – с интересом спрашивает Джо Бен. – Что это за ложе?
– Прокрустово ложе? Прокруст? Ну, псих греческий. Которого победил Тезей.
Джо с благоговением качает головой, глаза круглые, рот раскрыт – верно, и у меня был такой вид, когда я слушал истории легендарных обитателей северных лесов, и я принимаюсь за краткую лекцию по греческой мифологии. Джо Бен потрясенно внимает; его дети отрываются от своих комиксов, даже его толстенькая жена забывает о плите и подходит послушать; Ли говорит очень быстро, и сначала нервозность придает его речи оттенок высокомерного снобизма, но постепенно, ощущая искренний интерес слушателей, тон его меняется, и он начинает рассказывать с настоящим чувством и энтузиазмом. Он удивлен и даже горд тем, что ему удается внести свой вклад в застольную беседу. Это пробуждает в нем простое и доступное красноречие, о котором он никогда и не подозревал. Старый миф обретает в его изложении новизну и свежесть. Он искоса бросает взгляд на брата, проверяя, производит ли он на него такое же впечатление, как на Джо Бена и его семейство… – Но когда я взглянул на Хэнка, чтобы узнать, какое впечатление на него производит мое мастерское знание мифологии, я увидел, что он со скучающим, отрешенным видом уставился в свою пустую грязную тарелку, словно все это или давно ему известно, или представляется абсолютной ерундой… – и его вдохновенная лекция иссякает тут же, скукоживаясь, словно лопнувший шарик…
82 
