28 
— Анна! — перебил ее Ганс Хензен. — Что вы все-таки решили?
— Решила?
— Да… насчет полиции? — осторожно поинтересовался профессор Хензен.
— Я должна подумать.
— Ну что ж… Более убедительных аргументов у меня нет. Думайте. И прощайте. Я должен возвращаться.
— Я провожу вас, — предложила Светлова.
— Не откажусь.
Анна проводила профессора до пристани, где покачивалась его лодка, до боли, кстати сказать, напоминавшая ту, что проплывала тогда мимо грота, чуть не утопив там ее.
Вы к себе? — осведомилась она.
— Да. На остров…
— Святого Андрея?
— Верно.
— А он?
— Он ждет меня там.
Некоторое время Светлова еще смотрела вслед лодке профессора Хензена, удаляющейся в направлении одинокого, затерянного в море островка, на котором находился его безумный пациент. Довольно необычно населенного островка.
Перечень его обитателей напоминал список действующих лиц в театре абсурда:
Смотритель маяка, Сумасшедший и Профессор.
Жизнь вообще странно устроена — с чем только не приходится мириться: например, с тем, что тебя чуть не отправили на тот свет!
"Ладно… Пусть как хотят. Как знают! Все равно скоро улетать в Москву.
Обойдусь без полиции", — решила Анна.
* * *
Опустив плечи, Светлова шла к отелю по дорожке, усаженной цветущими олеандрами. И эту цветущую дорожку ей неожиданно заступила женская фигура в длинном платье. Погребижская! Собственной персоной…
— Добрый вечер.
— А он добрый? — Светлова пожала плечами.
— Да ладно вам тоску нагонять! Молодая еще предаваться таким настроениям. Не знаю, что у вас там случилось, но взбодритесь, голубушка. Хочу вам кое-что сообщить.
— Вот как?
— В общем, мне не хочется больше темнить, неожиданно призналась Погребижская, — вы угадали. То интервью с Максимом Селиверстовым действительно состоялось.
— Почему вы решили сейчас мне это сказать?
— Наверное… пожалела вас. У вас такой вид.
— Какой?
— Как будто вы ищете гвоздик.
— Гвоздик?
— Ну да, чтобы накинуть на него веревку и повеситься.
«Ну и юмор! Чисто писательский, наверное», — мельком подумала Светлова, передернув плечами.
— Пожалуйста, Мария Иннокентьевна, — попросила она. — Припомните, не упоминал ли Селиверстов при вас каких-то фамилий?
— Фамилий? — задумалась Погребижская. — Что-то было… Знаете, как у Гончарова… Кажется, Адуев!
— Может, Федуев?
— Пожалуй, вы опять правы, именно Федуев. Молодой человек признался мне, что ему не хватает профессионального роста, продвижения, и это задание, полученное в редакции и связанное с Федуевым, — шанс попробовать новое. Шанс продвинуться.
— И что же, именно в такой связи он упоминал имя Федуева?
— Ну, да, именно так… В этой связи. Насколько я помню, Селиверстов в конце беседы стал посматривать на часы и сказал: я тороплюсь.
— Спасибо, Мария Иннокентьевна…
— Только у меня к вам тоже просьба, — придержала Анну на прощанье за руку Погребижская.
— Слушаю?
— Вы Лидочке не проговоритесь, что я вам все это рассказала.
— А что, Лидия Евгеньевна против того, чтобы вы помогали расследованию? Возражает?
— Еще бы! Категорически! Она не хочет, чтобы я лезла в это дело.
* * *
Погребижскую Светлова видела в Дубровнике еще лишь однажды — правда, при весьма неожиданных, если не сказать, пикантных обстоятельствах.
Прогуливаясь накануне дня отъезда по вечернему городу, Аня вдруг издалека углядела Марию Иннокентьевну и приветственно помахала ей рукой.
Но ей не ответили: очевидно, Погребижская ее не заметила.
А далее Светлова с некоторым изумлением наблюдала, как к Марии Иннокентьевне подошел красивый молодой мужчина и принялся о чем-то оживленно с ней толковать. И это, вне всякого сомнения, было самое настоящее ухаживание.
Более того… Светлова, как говорят в таких случаях завзятые сплетники, «своими собственными глазами» видела, как они потом, после недолгой беседы, удалялись по узкой улице Дубровника куда-то в сгущающиеся сумерки. И бархатная романтическая адриатическая ночь укутывала их все больше и больше, скрывая от глаз всяких дотошных сыщиков и просто любопытных.
«Ну, в общем, что ж… — подумала Светлова. — Пенсионерка-то она пенсионерка… Ну а если взглянуть на нее глазами мужчины? Синие очи, идеально правильный профиль, темные без седины волосы, еще очень стройная, легкая в движениях… А Малякин-то, похоже, прав, и этого уличного ловеласа можно понять!»
28 
