80 
– Господи! Ведь вы – это гостиничные комплексы, кварталы жилых домов, здания офисов. Путешествуя по стране, я повсюду вижу ваше имя.
– Ну и хорошо. – Она улыбнулась. – Это напоминает вам обо мне.
Он заглянул ей в глаза.
– Не думаю, что мне нужны напоминания. Скажите, вам, наверное, надоело слышать, как все вокруг говорят, что вы безумно красивая?
Лара хотела сказать: «Я рада, что вы считаете меня красивой», – но вместо этого выпалила:
– Вы женаты? – Она готова была откусить себе язык. Он улыбнулся:
– Нет. Я не могу жениться.
– Но почему? – На мгновение она затаила дыхание. «Ведь он же не…»
– Потому что большую часть своего времени я провожу в гастрольных поездках. Сегодня я в Будапеште, завтра в Лондоне, послезавтра в Париже или Токио.
– Ах! – Лара сразу почувствовала облегчение. – Филип, расскажите мне о себе.
– А что бы вы хотели узнать?
– Все.
Он засмеялся:
– На это уйдет не больше пяти минут.
– Нет, я серьезно. Мне правда очень интересно. Он глубоко вздохнул.
– Ну что ж, мои родители жили в Вене. Отец был дирижером, а мама – преподавателем игры на фортепиано. Спасаясь от Гитлера, они уехали в Бостон. Там я и родился.
– А вы всегда знали, что станете пианистом?
– Да.
Филипу пять лет. Он разучивает урок по музыке. В комнату влетает отец.
– Нет, нет и нет! Ты что, не можешь отличить мажор от минора? – Его волосатый палец тычется в потную тетрадь. – Это минорный аккорд. Минорный! Понятно?!
– Папа, пожалуйста, разреши мне погулять. Меня ждут ребята на улице.
– Нет! Будешь сидеть до тех пор, пока все как следует не усвоишь!
Филипу восемь лет. Он уже четыре часа не вставал из за рояля.
– Ненавижу музыку! – кричит он. – Не хочу больше дотрагиваться до клавишей!
– Прекрасно, – спокойно говорит его мать. – А сейчас я еще раз хочу послушать анданте.
Ему десять лет. В гости к его родителям пришли друзья-музыканты.
– А теперь Филип нам что-нибудь поиграет, – говорит его мать.
– Ну-ка, послушаем маленького Филипа, – раздаются со всех сторон снисходительные возгласы.
– Поиграй Моцарта, Филип.
Филип смотрит на их равнодушные лица и неохотно усаживается за рояль. Гости продолжают болтать между собой.
Он начинает играть, его пальцы взлетают над клавишами. Разговоры внезапно стихают. Он исполняет сонату Моцарта, комната наполняется волшебными звуками, и кажется, что Филип – это сам Моцарт.
Когда звучит последний аккорд, в комнате повисает гробовая тишина. Затем гости устремляются к роялю, осыпая мальчика восторженными комплиментами. Он слушает их аплодисменты и хвалебные возгласы, и наступает момент его прозрения, когда ему становится ясно, кто он есть и что он хочет от жизни.
– Да. Я всегда знал, что стану пианистом, – сказал Филип.
– А где вы научились играть?
– До четырнадцати лет меня обучала мама, а потом родители послали меня учиться в Филадельфию.
– Вам там понравилось?
– Очень.
Ему только-только исполнилось четырнадцать лет, когда он оказался один, без друзей, в огромном городе. Филадельфийское музыкальное училище было расположено в четырех корпусах постройки начала века. Оно явилось американским эквивалентом Московской консерватории, из стен которой вышли такие музыканты, как Виардо, Егоров и Торадзе. Среди выпускников этого училища были Сэмюэл Барбер, Леонард Бернстайн, Джан Карло Менотти, Петер Серкин и десятки других блестящих исполнителей.
– А вам не было там одиноко?
– Нет.
Он чувствовал себя просто жалким. Прежде ему никогда не доводилось уезжать из родного дома. Его прослушали на вступительных экзаменах, и только когда его приняли, он по-настоящему осознал, что начинается новая жизнь, что домой он не вернется уже никогда. Профессора мгновенно распознали скрытый в этом мальчике талант. Его учителями стали Изабелла Венгерова и Рудольф Серкин, под руководством которых Филип усердно изучал теорию музыки. В свободное от занятий время он вместе с другими студентами играл в камерном оркестре. Фортепиано, на котором его силой заставляли играть с трехлетнего возраста, теперь сделалось своеобразным центром его жизни. Из этого волшебного инструмента пальцы Филипа научились извлекать звуки, передающие целую гамму человеческих чувств – и любовь, и страсть, и гнев. Филип словно говорил на особом, понятном для всех, универсальном языке.
80 
