210 
Но на сей раз орешек оказался покрепче! Суря не позволил зарезать себя так легко - он мгновенно пригнулся и с силой ударил локтями назад, вышибая из лазутчика дух. Резкий разворот, блок, прихват запястья… и вот уже нож падает из вывернутой руки лембоя, а тяжеленный кулак русича врезается ему в челюсть, выбивая передние зубы!
Один лембой грохнулся обезоруженным. Но десятника за плечи уже обхватил другой, а из кустов, пригнувшись, выскальзывал третий. Бывалый гридень заработал кулаками и локтями, отбиваясь от кривых ножей нечисти, круша им ребра, челюсти и кадыки. Лембои хранили гробовое молчание, молчал и десятник - он все еще полагал, что перед ним пара-тройка бродячих разбойников, и не желал полошить лагерь из-за такой малости. Вот-вот на помощь подоспеют остальные караульные, и наутро они с ребятками гордо похвастаются перед боярином славной победой…
Свою ошибку Суря понял, когда один из лембоев нечаянно коснулся его нательного креста и зашипел от боли, точно схватился за горящую головню. Вот тут десятник рванулся, отшвыривая от себя липкие руки, и зычно гаркнул во все горло:
- Па-а-а-адъе-е-е-ем!!!
Это стало последним словом в его жизни. Отбросив всякую осторожность, лембои навалились на княжеского гридня всей кучей. Чей-то кривой нож плавно вошел меж булатных колец, вспарывая десятнику живот. На кольчуге и верхней рубахе расплылось кровавое пятно, рука замерла, не вытащив меч и до половины.
Суря беззвучно открыл рот и повалился ничком. Богатырское сердце стукнуло последний раз и замолчало.
Лагерь всполошился. Гридни, спящие завернувшись в теплые плащи, вскакивали, хватались за оружие… и падали мертвыми. Со всех сторон из тьмы выступали бледные фигуры с луками. Стрелы с костяными наконечниками осыпали лагерь частым дождем, а кольчуг на спящих, конечно, не было… Добрую половину защитников перебили, не дав им даже толком пробудиться.
Дюжина уцелевших кое-как сплотилась вокруг повозок, превратив их в подобие крепостицы. Во тьме засверкали мечи, сабли, палицы. Из-за повозок в нечисть полетели тиборские стрелы и сулицы. По счастью, из лембоев стрелки оказались никудышные - целились плохо, часто мазали. Подкрасться исподтишка, ударить в спину - вот в этом они мастера. А как дело доходит до честной драки - тут лембои пасуют…
Но на их стороне было численное превосходство. На каждого тиборского гридня приходилось четверо лембоев. И хотя стрелы у них почти закончились - очень уж щедро растратили в самом начале! - они все равно легко брали верх. Часть напавших уже занялась лошадьми - их отвязывали, отводили подальше и сноровисто седлали.
В шуме боя прорезался визг резаной свиньи. То боярин Фома наконец продрал глаза и сообразил, что происходит. Истошно завопив, он перекатился через край повозки и шустро пополз под нее, высоко отклячив задницу.
Но там оказалось уже занято!
- Ванька, дурак, ты что ж дрыхнешь-то?!! - плаксиво завопил боярин, отвешивая мирно храпящему княжичу тяжелую оплеуху.
- Ну чего опять будите… - сонно заворчал Иван, с трудом разлепляя глаза. - Ни днем ни ночью спокою нету…
- Да поднимайся же… а-а-а… - тоненько вскрикнул и обмяк Фома Мешок.
Дремота с Ивана слетела мгновенно. Княжич в ужасе уставился на помутневшие глаза боярина и кровавую струйку, текущую по пышной бороде.
Никто и никогда не называл Ивана хотя бы толковым. Но вот в ратных своих умениях он усомниться пока что не позволял. Молодой богатырь вылетел из-под повозки, точно камень из катапульты, с перекату поднимаясь на ноги и мгновенно вынося из ножен Самосек.
Ночную мглу прорезал ослепительный свет. Чудесный клинок Еруслана забился в могучих руках языком живого огня, с наслаждением разрубая наискось лембоя, только что вонзившего рогатину в спину боярину Фоме. В ладонь хозяина кладенец тыкался с явной укоризной - он уже битый час колотился в ножнах, чуя рядом врага, но проклятый заспиха ничего не слышал!
- А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! - во все горло заорал Иван, летя в атаку.
На бегу он подхватил с земли треугольный щит какого-то гридня, наискось ударил заостренным ребром подвернувшегося лембоя, ломая ему переносицу, и врубился в ряды нечисти, щедро награждая ударами Самосека.
Обезумевший княжич крушил все вокруг, ничего не замечая перед собой. Меч в ладони жил собственной жизнью, каждый раз устремляясь в самое нужное место, разя лембоев одного за другим, разбивая вдребезги хлипкую защиту.
210 
