Особенно,... 
25 
– Если ты скажешь, как все было на самом деле, я позволю тебе умереть той смертью, какую ты сам выберешь. И тебя похоронят, как воина. Если нет – обратно в яму, и твой труп будет отдан на растерзание птицам, ветру, дождям, – сурово произнес Нагасава.
– Я не отказываюсь от своих слов.
Нагасава медленно снял ногу с груди юноши и коротко приказал:
– В яму! – Потом прибавил: – Ты слизняк, а не воин. После он велел позвать Тиэко-сан.
– Я сделал то, чего ты хотела? Она поклонилась:
– Да, господин. Вы сделали то, чего хотела я и чего хотели вы сами. А он сделал то, что хотел он.
Тиэко-сан прошла в свою комнату и, обессиленная, присела отдохнуть. Потом достала кинжал, который ей, как самурайской девушке, подарили на совершеннолетие, и долго любовалась им. Затем она надела свое лучшее, парадное кимоно и вынула принадлежности для письма. Руки плохо владели кистью – слишком давно ей не приходилось писать. Но женщина не спешила и в конце концов вывела на бумаге: «Чтобы понять сосну, надо стать сосной, чтобы проследить путь реки, надо быть рекой. Чтобы сделаться собой, мне необходимо умереть».
Закончив писать, Тиэко слегка откинула голову назад, закрыла глаза и с силой вонзила кинжал в горло.
Рано утром, еще до того, как стало известно о смерти Тиэко-сан, Нагасаве доложили, что помещенный в яму узник мертв. Нагасава приказал вытащить тело, но слуги, обшарив дно ямы, с изумлением обнаружили, что пленник исчез. Опросили охрану, всех, кого только можно было опросить, организовали поиски по всей округе – тщетно…
После смерти и похорон Тиэко-сан среди женской прислуги замка царила испуганная тишина. Служанки не знали, кого теперь слушаться, и без лишнего шума выполняли привычные обязанности. В начале десятого дня в кухню вошла Кэйко. Женщины перестали перешептываться и уставились на нее. И когда она негромким, но решительным и властным голосом принялась отдавать приказания, не посмели возразить. Все сразу почувствовали, что она обрела новую силу. Теперь это была не игрушка в чужих руках, не самовлюбленная кукла, а хозяйка своей жизни. Единственная женщина князя.
ГЛАВА 6
В пути я занемог.
И все бежит, кружит мой сон
По выжженным полям.
Прошло немало времени, прежде чем Акира окончательно пришел в себя. Он чувствовал холод, сырость, его все еще преследовало зловоние ямы. Открыв глаза, молодой человек увидел, что находится в маленькой тесной хижине, кое-как построенной из тонких палок и покрытой сосновыми ветками. Шел дождь; мягко, почти невесомо шурша, капли стекали вниз, проникая сквозь неплотную крышу.
Акира поднял руку и коснулся волос. Они спутались, казались очень грязными, пропитанными вонью ямы. Юноша нетерпеливо пошарил вокруг.
– Что ты ищешь? – спросил сидевший рядом Сёкэй.
– Свой гребень.
– Зачем?
Акира ничего не ответил и закрыл глаза. Сёкэй усмехнулся:
– Главное, чтобы была чиста душа. Позаботиться о чистоте тела ты успеешь всегда.
– Я так не могу. Меня учили иначе. Когда я грязен, то не способен думать о душе.
– Боюсь, теперь тебе придется забыть многое из того, чему тебя учили прежде.
– Я не хочу забывать! – с легким вызовом произнес Акира.
Старик равнодушно кивнул. Его коричневая кожа казалась очень сухой, заскорузлой, словно выдубленной ветрами. Он редко моргал; его маленькие глазки были малоподвижными, взгляд невыразителен, лишен всякого блеска.
– Скажи, кто тебя спас? До леса ты каким-то чудом дополз сам, а раньше?
– Тиэко-сан. С ней были еще люди; кое-кого я, кажется, узнал. Они вытащили меня из ямы и вывели за ворота.
– Все это случилось из-за того, что я поведал тебе правду о Нагасаве и твоем отце?
– Не совсем.
– Расскажешь?
– Да.
Акира говорил недолго и закончил так:
– Я не осуждаю Кэйко. Господин Нагасава убил бы ее… Она должна была как-то защитить себя и своего ребенка. Своего, а моего или нет – не знаю.
Сёкэй вновь кивнул. Он не произнес ни слова одобрения или осуждения, и тогда Акира промолвил с мучительным напряжением в голосе:
– Господин Нагасава сказал, что я не воин, а слизняк. Наверное, он был прав!
– Ты хочешь, чтобы я ответил, что он ошибается? – усмехнулся Сёкэй. – Это ничего не изменит. Кем ты сам считаешь себя, тем тебе и придется быть.
– Я жил неправильно, – помолчав, сказал Акира.
25 
