Особенно,... 
30 
Тот понимающе кивнул:
– В том, что я тебе предлагаю, нет ничего позорного. Подумай о новых возможностях, о том, как ты сможешь себя проявить!
Акира снова не знал, что сказать. Внезапно он вспомнил, как некогда мечтал быть усыновленным господином Нагасавой, полагая, что достаточным основанием для этого может служить личная симпатия князя. Сейчас судьба предоставляла ему именно такую возможность! Так почему он нисколько не рад?!
Вдруг он спросил:
– А как же Масако? Като нахмурился:
– Какая Масако?
– Девушка, которую вы прислали ко мне.
– А! Да, я вспомнил. Придется отослать ее обратно. Едва ли Кандзаки-сан понравится, что у тебя уже есть наложница. – И, усмехнувшись, прибавил: – Конечно, ты молод, и тебя волнует, на ком ты женишься. Мидори воспитанна, красива, умна. Она дочь одного из самых уважаемых, знатных людей нашей провинции и хорошо понимает, какой должна быть жена самурая. Ты не будешь разочарован.
Сказав это, Като удалился, а Акира остался размышлять. Он знал: единственная возможность избежать того, что ему предлагают, – немедля спуститься с башни и бежать прочь, следом за ветром и солнцем, во тьму неизвестности.
Он возвращался домой, и его ничего не радовало: ни покой сжатых полей, ни вечерняя прохлада, ни вид омытых прозрачным закатным светом гор, ни мысли о мирном ужине с Масако.
Дальняя комната дома выходила в закрытый садик, и именно там Акира нашел девушку. Она готовила ужин. Он видел темно-красные и желто-белые лаковые чашки, бамбуковый ковшик. От котелка с кипятком поднимался пар. Увидев юношу, Масако ничего не сказала, только одарила легкой улыбкой, от которой можно было стать немного грустным и очень счастливым.
И Акира с пронзительной ясностью понял, что искренне привязался к Масако.
– Знаешь, – сказал он, – сегодня ко мне приходил господин Като, он сообщил, что господин Канд-заки хочет видеть меня мужем своей дочери.
Девушка вздрогнула:
– Господин Кандзаки?
– Да. Его дочь зовут Мидори.
Масако помолчала в растерянности, затем покорно, робко и тихо произнесла:
– Конечно, госпожа Мидори будет вам хорошей женой…
Акира бросил на нее острый, почти жестокий взгляд:
– Ты знакома с нею?
– Нет, господин.
– Тогда почему ты считаешь, что она будет хорошей женой? Лучше тебя?
Ее пальцы, вцепившиеся в край подноса, дрожали.
– Да, – чуть слышно отвечала она.
– Почему?
– Потому что она много выше меня по рождению. Она достойна вас.
Он коротко рассмеялся:
– Стало быть, ты меня не достойна?
Масако непонимающе смотрела на него.
– Мне придется отослать тебя обратно.
– Да, господин.
– Ты хочешь этого?
– Нет! – сказала Масако, и Акире показалось, что в ее глазах блеснули слезы.
– Тогда что заставляет тебя отвечать «да, господин», когда я говорю, что прогоню тебя вон?!
– Не сердитесь, господин, я не могу сказать «нет». Ведь это вы принимаете решение. Вы вольны поступать, как считаете нужным, а я обязана подчиняться вам.
Он резко поднялся с циновки и вышел из комнаты. Акира подумал о Кэйко, которая выбирала в жизни то, что хотела, решительно отбрасывая все-ставшее лишним. Ей и в голову не приходило размышлять, достойна она чего-либо или нет, а ведь Кэйко была всего-навсего дочерью купца, тогда как отец Масако – оруженосец знатного самурая.
Кто-то безропотно принимает заданную расстановку ценностей, кто-то придумывает свою. Кэйко и Масако – «хочу» и «должна»; предательство, обман – и безграничная преданность и верность; способность бездумно жертвовать другими – и бездумно жертвовать собою. Одну он любил смешанной с ненавистью, непониманием, обидой и жгучей жаждой обладания любовью. А к другой испытывал только тихую жалость.
ГЛАВА 7
Если бы вдруг
Жизнь и смерть стали подвластны
Желаньям души,
Никто никогда второй раз
Не подвергался б печали.
Князь Нагасава пробыл в Киото более шести месяцев и отправился домой только зимой 1466 года. К несчастью, в этот день разразилась непогода: сперва шел снег, потом начался дождь, и вскоре дорога превратилась в месиво из грязи. К тому же поднялся сильный ветер: по небу неслись черные рваные тучи, глаза застилала пелена воды – ни люди, ни лошади не видели пути. Воздух был тяжелый, сырой; вершины гор покрыли густые клубы тумана; они ползли по склонам, точно гигантские чудовища, а вой ветра напоминал яростный рык какого-то зверя. День походил на сумерки; казалось, темное небо опустилось к земле, словно пытаясь придавить все живое своей мрачной тяжестью.
30 
