34 
Акира промолчал. У него была иная цель – он хотел доказать, что чего-то стоит в этой жизни, наконец-то проявить воинскую доблесть. С тех пор как он был принят в члены клана Кандзаки, его постоянно посещали такие мысли.
Нельзя сказать, чтобы Акира чувствовал особое расположение Кандзаки-сан, тот был одинаково суров со всеми: домочадцами, воинами, слугами. За малейшее неповиновение головы летели с плеч, как спелые плоды с деревьев при сильном ветре. Он крайне ревностно относился к соблюдению традиций и приличий; пожалуй, единственным исключением из правил можно было считать только случай с усыновлением Акиры. Впрочем, теперь Акира знал, что исключения из правил бывают везде и всегда. Он понимал, какая ему оказана честь, и тем сильнее было желание доказать свою смелость и преданность.
Усадьба Кандзаки-сан считалась одной из богатейших в округе, тут было в изобилии всего, что имеет настоящую ценность: в доме – великолепного оружия, драгоценных свитков, красивой посуды, в конюшне – породистых лошадей, в кладовых – продуктовых запасов. Меч хозяина дома был прекрасен, как бывает прекрасно всякое изделие, в изготовление которого вложена душа, которое сделано с ощущением присутствия чего-то божественного: из прекрасной стали, с изящной формой клинка и изысканной гравировкой. И когда-нибудь могло случиться так, что Акира унаследует все это: богатство, почет, власть… У Кандзаки-сан имелось несколько дочерей, старшей была Мидори, на которой Акира женился чуть больше месяца назад.
Молодому человеку хотелось спросить Мацуо, нравится ли ему невеста, но он не решался. Вряд ли Мацуо способен правильно его понять. Самураи женятся не по влечению, не по любви – просто берут в свой дом женщину, которая родовита, хорошо воспитана, здорова. Ей оказывают честь быть первой и старшей женой, домоправительницей и, возможно, матерью наследника клана.
Акира представил лицо Мидори, чистое и холодное, словно искрящийся от солнца лед. Она всегда была приветлива, тиха, говорила нежным голосом, а когда он обращался к ней, с легкой улыбкой склоняла голову и слушала так почтительно, будто он всякий раз произносил перед ней самую важную в своей жизни речь. Мидори никогда не высказывала своего мнения, она говорила «да, господин», когда требовалось согласие, и «нет», когда предполагался именно такой ответ. Акира многое отдал бы за то, чтобы узнать, отвечает ли она искренне хотя бы иногда или всегда слепо подчиняется традиции.
Внезапно решившись, он спросил Мацуо:
– Знаю, ты скоро женишься?
– Да, это так.
– Если мы отправимся в поход, тебе не жаль будет оставить юную жену?
– Я не настолько слаб. Нельзя по-настоящему привязываться к вещам или женщинам.
– А она?
– Она меня поймет.
– Но если ты погибнешь, она навсегда останется одна.
– О ней позаботятся.
– Пусть так. Но разве она не будет сожалеть?
– О чем? Для нее моя гибель в бою – такая же честь, как и для меня.
– Ты полагаешь, женщины думают так же, как мужчины? – спросил Акира.
Мацуо помедлил. Потом сказал:
– Может, они и думают по-другому, не знаю. Только я считаю, мы должны думать за них, а они – уважать наше мнение и соглашаться с ним.
– Почему так?
На этот раз Мацуо размышлял еще дольше. Наконец сказал:
– Они слабее нас…
«Нет, – подумал Акира, вспомнив о том, что чувствовал к Кэйко, – у них своя, непонятная нам сила, какую они черпают из таинственного источника жизни, из самых сокровенных ее корней».
Через несколько дней Кандзаки-сан в самом деле вызвал к себе Акиру и сообщил, что князь Аракава объявляет военный сбор.
– Мы отправляемся в Киото, – говорил Кандзаки, внимательно глядя в лицо приемного сына. – Полагаю, для тебя это радостная новость. Плохо, когда долго нет настоящей войны. Тела и дух наших мужчин ослабевают, они начинают больше думать о мелочном, много есть, пить и ублажать свою плоть. Война уничтожает лишние мысли, как сорную траву. Мне кажется, тебе повезло: ты успел насладиться жизнью с молодой женой, а теперь идешь воевать.
Акира согласно кивнул. Хотя Кандзаки-сан говорил очень строго и серьезно, молодому человеку почудилось, что тот смотрит на него с непривычной теплотой и чуть заметным любопытством.
– Скажи, – вдруг спросил Кандзаки, – почему ты отказался вступить в бой на горной дороге, когда наши воины обнажили мечи?
– Потому что мне тогда было незачем умирать, а у ваших воинов не имелось большой надобности убивать меня, – ответил Акира. Потом прибавил: – Мне кажется, в таких случаях нет причин проявлять безрассудство.
34 
