241 
26 сентября царь свалил в отставку синодского обер-прокурора Самарина, а «лошадиный» князь Щербатов сдал дела Алексею Николаевичу Хвостову. Это случилось как раз в тот период, когда Щербатов чем-то опять сильно напугал Гришку и тот затаился в Покровском, а потому назначение Хвостова прошло мимо него…
Шесть настольных телефонов звонили непрестанно.
— Вы не знаете, что такое эмвэдэ, — сказал на прощание Щербатов. — Это ни минуты покоя… Звонки, телеграммы, запросы и справки. Все — немедленно! Все
— секретно! И так далее…
Хвостов велел секретарю МВД Яблонскому допустить фоторепортеров. Они расставили вокруг стола аппараты, сказали «Внимание — снимаем!» — и он вошел в историю, похожий на сытого балованного кота, с улыбкой Сатира глядя на мир поверх батареи служебных телефонов. Очень широкий снизу, Хвостов сидел на двух стульях сразу — буквально и небуквально (как министр и как депутат парламента). Русская столица наполнилась анонимными стихами:
Сидеть меж стульев двух — дилемма, Не стоит ломаного су:
Малейший сдвиг — и вся система Трещит, а ж… на весу!
Но все ж, назначенный указом На самый видный из постов, Уселся на два стула разом Огромной задницей Хвостов!
На пороге уже стоял Степан Белецкий.
— Царское Село зовет нас… обоих сразу.
* * *
Он недооценил хитрость этой женщины, а она оказалась гораздо расчетливее, нежели он о ней думал.
— Я очень рада, что ваше назначение состоялось. Но вы еще несведущи в делах сыска и охраны. А мы с мужем должны быть спокойны. Нам будет приятно, если охрана доверена опытному человеку. Такой человек сидит рядом с вами…
Я одобряю ваше назначение, — повторила Алиса, — но при непременном условии, что вашим товарищем министра будет Степан Петрович Белецкий!
Степан, заранее нанюхавшись кокаину, не шелохнулся, а бедный толстяк Хвостов испытал то самое чувство, какое дано испытать блудливому коту, когда ему связали лапы и поволокли на стол — для кастрации! Об этом крайне остром моменте в его биографии ваша печать недавно сообщала: «У Хвостова был вырван главный нерв министерства внутренних дел, потому что, по образному выражению самого Хвостова, министр без департамента полиции все равно, что „кот без яиц“!» Императрица, чтоб ее черти съели, сразу же взяла под контроль Хвостова, и после свидания с нею пути Хвостова и Белецкого навсегда разошлись, хотя внешне они маскировали свои истинные чувства и намерения…
Когда эти бугаи вернулись на Фонтанку, в «желтом доме» МВД их поджидала телеграмма: Распутин срочно выезжал из Покровского в столицу! Белецкий по этому поводу сказал:
— Недавно мне попалось интересное дело о членовредительстве средь питерских цыган. У них так: коли ссора, муж хватает за ноги сына, мать хватает дочку — и бьются своими ребятами. Боюсь, чтобы некто, более сильный, не схватил и нас за ноги да не стал бы драться нами, выясняя свои семейные отношения…
Хвостов его понял. Ребром ладони провел по шее.
— Гришка… вот уже где! Побороть его можно лишь в том случае, если станем помогать один другому.
Ну что ж! Составили план. Сначала — проникнуть в доверие к Распутину, обезоружить его деньгами и доброжелательством.
— Без Побирушки не обойтись, — причмокнул Степан.
— Без Червинской тоже, — добавил Хвостов…
Он отбыл в Москву, где на путях застыли верстовые эшелоны с продовольствием для голодающего Петрограда. Наорав на перепуганное начальство, министр сам расталкивал составы по запасным путям, освобождая дорогу к столице. Пробка рассосалась, но теперь не было людей для загрузки вагонов. Хвостов по тревоге поднял гарнизон, солдаты работали днем и ночью — Петроград начал принимать продовольствие, «хвосты» возле булочных и мясных лавок исчезли, а газеты восторженно приветствовали нового заправилу:
«Наконец-то у нас в России появился человек, который не хнычет и не болтает, а не брезгует никакой работой…» Вернувшись в столицу, Хвостов переоделся попроще, взял у швейцара веник и пошел париться в общественные бани. Сидя на верхней полке, весь красный, с прилипшими к телу банными листьями, министр внутренних дел — голый среди голых — вел крамольные разговоры о том, что Гришка Распутин зарвался, хорошо бы его проучить. В облаке душного пара, под свистящий перехлест веников, Хвостову отвечали, что дело не только в Гришке — надо бы кое-кого и повыше тряхнуть так, чтобы у них мозга вылетели… Чистенький и розовый, как поросеночек, Хвостов названивал Червинской:
241 
