105 
* * *
Ставка Верховного Главнокомандования (ВГК) правильно рассчитала выносливость своих войск и сроки прибытия из Сибири подкреплений, может быть, учла и свои возможности. Московская битва в ее наступательном периоде завершилась лишь в апреле 1942 года.
Красная Армия постепенно сбавляла темпы, словно локомотив, в котлах которого падало давление… Это и понятно: мы еще не были так сильны, чтобы сохранять постоянное напряжение фронтов. Сводки Совинформбюро, конечно, были преисполнены торжества; столица, отогнавшая врага, оживилась; снова открылись кинотеатры; женщины стали подкрашивать губы…
В конце декабря 1941 года молодой генерал Павел Иванович Батов был вызван в Генштаб, где царило приподнятое настроение, иногда даже схожее с ликованием. Все это было непривычно для Батова, только что вырвавшегося из-под Керчи, где успехами наше оружие не блистало.
Представ перед маршалом Борисом Михайловичем Шапошниковым, Батов тоже не скрыл своего восторга:
– В победе под Москвой вижу большую заслугу Генштаба!
– Какая там заслуга, голубчик, – со вздохом отвечал Борис Михайлович и вдруг заговорил о том, чего никак не ожидал слышать Батов: – Наш народ слишком жаждал победы, и потому успех под Москвой мы преподнесли с излишним пафосом – как решительный поворот в войне. Однако, – продолжал начальник Генштаба, – до истинного поворота нам еще далеко. Сейчас мы только отбросили противника от столицы! Вермахт уже оправился от кризиса, а нам еще предстоит осваивать опыт ведения современной войны… Я недоволен, – сердито сказал Шапошников. – Темпы наступления были низкими. Командиры действовали вяло и нерешительно. Генералы допускали ошибки. Если бы не категорический приказ товарища Жукова, запрещавший фронтальные удары в лоб, мы бы просто захлебнулись в крови. И не здесь, не под Москвою, будет решаться исход войны…
(К этому мнению Шапошникова, пожалуй, примкнул бы и генерал Рокоссовский, который о битве под Москвою говорил в иных словах, никак не совпадавших с мнением официальной пропаганды; Константин Константинович не считал Московскую битву примером военного искусства, он говорил, что изматывание отступающего противника достигалось путем непосильного изматывания своих же войск, к дальнейшему наступлению уже непригодных.)
Но после впечатляющих сводок по радио, после восторженных статей в газетах речь Шапошникова действовала на Батова, как ушат ледяной воды. Павел Иванович стал рассуждать о делах в Крыму, где продолжал битву героический Севастополь, но Шапошников торопливо прервал его:
– Не надо, голубчик. Тамошняя обстановка мне известна. Но сейчас работу Генштаба более тревожит ситуация, которая может сложиться к лету сорок второго года…
Об этом же думал тогда и Рокоссовский:
– Как можно забывать, что вермахт к лету оправится от московского потрясения и снова устремится вперед, чтобы выйти на запланированную ими и роковую для нас линию Архангельск – Астрахань… вот здесь!
Рокоссовским слово «Сталинград» произнесено не было, но его ладонь разом накрыла и большую излучину Дона, и даже Нижнюю Волгу. Рокоссовский (как и другие полководцы) уже побаивался летней кампании, а жестокие выводы Рокоссовского, сделанные им из опыта битвы под Москвою, потом были выброшены из его мемуаров рукою М. А. Суслова, ибо эти выводы никак не укладывались в привычную схему войны, облюбованную еще Сталиным и прилизанную его наследниками до нестерпимого блеска.
Вот только сейчас, в новые времена, мы начинаем публиковать то, что вырезано ножницами наших партайгеноссе…
5. В ГОСТЯХ У ЧУЯНОВА
Не хотел удивлять, а придется…
БАМ, о котором так много шумели в недавние годы, имеет прямое отношение к Сталинградской битве. Правда, до 1941 года он назывался БАМлаг, а из всего, что НКВД успело создать на костях «врагов народа», уцелела лишь станция Тында, где надобно бы ставить памятник не комсомольцам-добровольцам, а именно им – избитым, голодным, умирающим и пристреленным прямо на шпалах. «Это была страшная сталинская мельница, под жернова которой сплошным потоком сыпались осужденные». Стройка была строжайше засекречена, о ней никто в мире не знал, и нам, читатель, до сей поры неизвестно, сколько десятков (или сотен) тысяч людей там погибли.
Но вот грянула война, и в бухгалтерии НКВД подсчитали – сколько осталось? Выжили только десять тысяч. Рельсы, что были проложены, сняли. И увезли их. Куда? Каторжников запихали в товарные вагоны и тоже повезли. Куда? И увидели они Волгу… Уже осенью началось строительство объездной железной дороги Сталинград – Саратов – Владимировка, «чтобы, – как писал А. С. Чуянов, – обеспечить выход за Волгу». Тогда же и началась жуткая – иного слова мне не найти! – прокладка стратегической трассы от Кизляра до Астрахани, дабы перекачивать железнодорожные составы с бакинской нефтью. Раньше поезда с цистернами шли через Ростов, но под Ростовом хозяйничали танки Клейста…
105 
