161 
– А сколько нас было? – спросил Евдокимов.
– Не до счету сейчас, ваше благородие… Кажись, идет уже кто-то, – прислушался вахмистр.
У дверей зашуршал камыш, грянул в темноту сакли проверочный выстрел, и рядом с юнкером вскрикнул под пулей солдат. Турок громко позвал своих, и тут же был добит штыками. Его оттащили за ноги, чтобы не мешал, приперли дверь палками.
– Пропали мы… – отмахнулся вахмистр.
Из дверей, пробиваемых пулями, летела острая щепа. Через рваные дыры завиднелось небо. Потом в двери застучали тяжелые камни.
– В сторонку отойди, братцы, – распорядился Евдокимов. – Стой побоку, чтобы не задело…
Из-за двери донесся голос:
– Открой, урус! Мы не плохой осман, мы хороший черкес будем… Мы свинина вчера кушал!
В руке юнкера единожды (экономно) громыхнул револьвер.
– Шкуры, – сказал он. – Шамилевские выкидыши!..
Дениска Ожогин добавил по дверям из своей винтовки, присел на корточки, обшаривая карманы мертвого турка.
– Уйди от падали! – сказал ему вахмистр.
– Дело воинское, – ответил Дениска, переправляя кисет с табаком себе за пазуху. – И стыда в этом у меня нету, если покурить хоцца… Сам же просить будешь!
Дверь затрещала под ударами камней и горстями «жеребьев». Потом турки начали разбирать стену сакли, чтобы проникнуть внутрь.
– Прихлопнут нас, – загрустил Трехжонный. – Чует сердце мое, что остатнюю ноченьку ночую… Ладно, Дениска, отсыпь мне самую малость. А я кремешком огонька тебе выбью…
Рассвет уже близился. Спокойный и ясный, он пробивал тонкие лучи через пыльные щели. Турки то начинали отчаянно колотиться в двери, стреляя наугад внутрь дома, то отдыхали, о чем-то возбужденно споря и ругаясь. Но вот в передней комнате сухо зашумел камыш.
– Ребята, бей! – крикнул Евдокимов.
В ответ – шлепки падающих тел и глухие стоны. Сквозь щели замерцал огонь.
– Жарить будут, – сказал Дениска. – Это, пожалуй, хужее!
– Бей! – снова выкрикнул юнкер, и огонь потух…
Так они досидели до рассвета, пока турки не отступили в глубь развалин города, принужденные к тому меткими выстрелами с фасов крепости. Таясь от пуль, охотники выбрались к реке, но внутрь цитадели было уже не проникнуть: пикеты строго следили за всеми тропинками. Тогда решили провести целый день возле воды, в глубине прибрежного оврага, и с болью в сердце наблюдали, как турки вывозили на мост арбы, груженные падалью, и сбрасывали трупы в реку.
С наступлением темноты охотники вернулись в крепость, словно побывав на том свете, и юнкер Евдокимов сказал:
– Назар Минаевич Ватнин, как всегда, прав: блокада цитадели не такая уж тесная, и вылазка для боя с противником вполне возможна!..
8
Здесь еще лежали снега. А на снегу были следы: и дикий барс, и горный козел бродили там, где шли сейчас люди…
Арзас Артемьевич запахнул бурку, кликнул адъютанта.
– Душа моя, – сказал генерал, – прикажи в обоз ломать фуры. Пусть матери разводят костры и греют детей. На походе вели солдатам нести детей, чтобы женщины и старики имели отдых… Сделай так, душа моя!
Тер-Гукасов был без шапки, и ветер шевелил его седины – первые седины, которые он нажил в этом страшном походе. Громадный багратионовский нос, унылый и лиловый от холода, делал лицо генерала немножко смешным и совсем не воинственным.
– Вай, вай, вай, – протяжно выговорил Арзас Артемьевич.
Да, карьера генерала была испорчена. Пусть даже отставка. Он свой долг исполнил перед отечеством и может спокойно доживать век в своем имении. Пусть. Да, пусть… Что ж, давить виноград и стричь кудлатых овец – это ему знакомо еще с детства.
– Вай, вай, вай! – сказал генерал. – Какие мы, армяне, все бедные люди…
Среди полководцев Кавказского фронта генерал от кавалерии Арзас Артемьевич Тер-Гукасов был самым скромным и самым талантливым. Это он, еще задолго до похода, предложил двигать армию прямо на Эрзерум, что и было единственно правильным решением. Но его не послушались – армию раздробили на три колонны, и вот теперь бредет его эриванский эшелон, ступая опорками разбитых сапог по следам барса и горного оленя…
В последнем приказе ему писали: «Не стесняйтесь могущими быть у вас большими потерями…» Впрочем, у Арзаса Артемьевича хватало умения вытаскивать хвост из капкана. А хвост у него был теперь большой: несколько тысяч армянских семейств. Мудрые старухи, тихие дети, печальные жены. Чтобы спасти их от турецкой поножовщины, он в бою под Эшак-Эльси послал в сражение денщиков и музыкантов.
161 
