Особенно,... 
184 
– Чего не знаешь, того не болтай, вшивый!
Рассказчик смутился:
– Ваше благородие, за что купил, за то и продаю. Мне эдак-то один купец на ярманке сказывал…
– А ты не все покупай, что продают на ярмарке, – строго заметил Юрий Тимофеевич. – Паче того, у купцов наших! Они в Замоскворечье да на Плющихе пузо растят и не могут знать того, какой чудесный народ живет в Болгарии!
Хренов, недолго думая, дал рассказчику затрещину.
– Скусил? – промолвил старик.
Солдат – ничего, шапчонку поправил, утерся.
– Оно, конешно… Откуда знать-то им? Сам я тоже почти как из купцов. Коробейным делом промышлял. Но до Болгарии далече, не доходил я туды… А знать бы любопытно!
Некрасов понял, что сейчас нельзя повернуться и уйти, лучше довести разговор до конца.
– Вот мы, – сказал он, – терпим тут. Голодные, грязные, паршой покрылись. Непонятливых-то среди нас мало: всякий знает, за что! На этот раз не из-под палки воевать шли… Но, может, есть и такие, которые думают: а пропади она пропадом, эта Болгария, черта ли мне в ней толку, если я подыхаю тут… Есть среди вас такие?
Солдаты промолчали. Егорыч за всех ответил:
– Таких нету. А вот вшивые да паршивые – это верно, имеются. Сколько угодно… Одначе славян не выдадим!
От дверей раздался голос Штоквица:
– С удовольствием прослушал! Весьма любопытная беседа. Только, господин штабс-капитан, мне кажется, что у ваших слушателей патриотизм зиждется на водяном цоколе… Вы сейчас не заняты, чтобы помочь мне? – спросил комендант.
– Отнюдь, – согласился Некрасов.
Они прошли в комнату Штоквица.
– У вас хорошее перо, – сказал он. – Мне так не написать. А надо наконец дать понять нашим ганнибалам, что еще день или два, и пенсион будут получать уже наши родственники! Напишите письмо обо всех бедствиях, постигших гарнизон. Даже приукрасьте малость, это не помешает. Так, чтобы их проняло до печенок. Пошлем с казаком…
– С удовольствием помогу, – ответил штабс-капитан, – но приукрашивать наше положение не нахожу причины. Оно и так достаточно богомерзко!
– Как знаете, – согласился Штоквиц. – Только старайтесь писать поужимистей, чтобы можно было свернуть бумажку в горошину и сунуть казаку в ухо.
Некрасов написал. Штоквиц одобрил.
– Подпишитесь? – спросил он.
– Если угодно. – И Юрий Тимофеевич поставил роспись.
– Я тоже подпишусь, – сказал Штоквиц.
– Надо бы и хану, – осторожно намекнул Некрасов.
– Даже обязательно, – согласился Штоквиц.
Он дунул на свою подпись, постучал сапогом в стенку.
Явился денщик.
– Чего-с изволите?
Штоквиц придвинул к нему донесение:
– Распишись. Вот тут…
Денщик поставил безграмотную закорючку.
– Теперь проваливай, – велел ему Штоквиц.
– Это за хана? – рассмеялся Некрасов.
– Там не разберут. Что крест, что закорючка – одинаково безграмотно. И разницы никакой…
– Но у хана есть мухур.
– Мухур здесь, в горах, есть у каждого князя. А князей в этом краю больше, чем баранов! Мухур – не факсимиле…
Карабанов тем временем блуждал по крепости, как привидение. Странное было у него состояние сегодня. Встал – хочется сесть. Сел – сразу хочется лечь. Лег – и тогда все идет кругом, шумит кровь в голове.
– Буду шататься! – И он решил бродить, наблюдать, слушать, только бы выдержать, только бы не поддаваться смерти.
Пули?.. Сейчас они мало кого беспокоили, к ним привыкли, определили пути-дороги, по которым ходить безопаснее всего.
Каркали вороны над крепостью, жирные, противные. Тучами кружили они, дружно слетаясь над падалью, и если спросишь их, куда летят они, вороны всегда отвечают:
– К ра-неным… к ра-неным…
В узком переходе столкнулся Карабанов с Аглаей. Все эти дни избегали они друг друга, и сейчас растерянно глядели один на другого, словно не узнавая.
– А ты… А вы… – бормотнул Андрей.
– Уж лучше – «вы».
– Я… рад, – сказал Андрей.
– А я спешу, – ответила женщина, и он уступил ей дорогу, даже не посмотрев вслед.
«Стук-стук», – тукали по каменным плитам ее башмаки.
И Карабанов вдруг повторил:
– Стук… стук…
Ему понравилось:
– Стук… стук…
И в черепе ответило:
– Стук-стук… стук-стук…
Стенка каземата вдруг покатилась прямо на него. Он пробежал по ней пальцами, и земля ринулась навстречу, выбрасывая прямо в лицо фонтаны живительной сверкающей воды. Он пил и пил эту воду, захлебываясь в ней, чувствуя, как она стекает на голую грудь.
184 
