Особенно,... 
183 
Некрасов положил на плечо сотника руку:
– Я хочу предложить вам половинку чурека.
– Где вы достали такую роскошь?
– О, не спрашивайте, Карабанов: оказывается, кто-то из солдат наших побывал этой же ночью на майдане.
Они жевали вкусный чурек.
Смотрели в бойницу.
Турки смотрели на них.
– Любопытно, – заметил Андрей.
– Что? – спросил Некрасов.
– А вот… все это!..
Почти обвал, почти конец света, в палевом едком дыму, в грохоте и пламени, лопнул первый снаряд, и стены крепости, эти древние стены, в граните сером, в мраморе розовом, эти стены покачнулись вдруг…
Карабанов стоял у стены и видел, как в медленно оседающей пыли постепенно начинают проступать перед ним очертания лица Некрасова.
– Вы живы? – спросил его штабс-капитан.
– Пока – да… Но, кажется, это последний чурек, которым я закусываю свою грешную жизнь!
– А, судьба! – отмахнулся Некрасов.
– Верно. А у судьбы – длинная седая борода, и вы меня учили каждый раз плевать ей в эту бороду…
На дворе, из-под обрушенных сверху камней и обломков стены, санитары вытаскивали воющих от боли и страха раненых. За фасами крепости раздавались раскаты вражеского смеха: турки восторженно переживали результат первого попадания.
Клюгенау в злости скрипнул зубами:
– У-у, проклятые!
– Турки-то, ваше благородие? – спросил солдат.
– При чем здесь турки? Немцы…
Потресов доложил Штоквицу:
– Третье орудие – вот главная цель их, как мне кажется. Я уже велел закидать его мешками, чтобы скрыть блеск металла, иначе им удобно целиться… Но сам я не могу отыскать, откуда ведется огонь.
– Ищите, майор, ищите…
Господин Альфред фон Крупп знал, за что берет деньги, когда продает свои пушки «сербоглотам», как он называл турок в веселую минуту. Да, международные промышленные выставки недаром отмечали высокое качество германского идола: еще один выстрел, и стена мечети осела книзу.
– Проклятая немчура! – ругался Клюгенау. – Так и жди от нее пакостей…
– Есть! – крикнули с минарета.
Где-то в отдалении, на чудовищной дистанции, среди взбаламученного моря всадников пыхнуло белым дымком.
Снова – взрыв, и еще не осели поднятая кверху земля и обломки, как Потресов велел развернуть орудие. Санитары притащили из госпиталя носилки, на которых лежал Кирюха Постный.
– Мне бы, – сказал канонир, – дозвольте…
И махнули рукой:
– Дозволяем!..
Отошли в сторону, чтобы не мешать артиллеристам. Кирюха, привстав с носилок, со стоном присел возле прицела. Хобот орудия дрогнул, и турки за стенами крепости снова разразились веселым хохотом.
– Пущай, – сказал Кирюха, – я свое дело знаю…
– Только попади, – умоляюще сказал Штоквиц, – и Георгиевский крест тебе обеспечен. В офицеры выведем! Человеком станешь!
Притихли и турки за стенами.
– Пали!
Снаряд улетел, и ветер донес хлопок разрыва.
– Мимо, – сказал Потресов.
Кирюху корчило от боли, а турки вдруг снова стали хохотать, но теперь они смеялись уже над ним.
– Пущай, пущай, – сказал канонир, – они мне помешать не могут… высоту прицела я взял хорошо!
Штоквиц опустил бинокль:
– Верно, не хватает дать отклонение!
Дистанция в две тысячи сто пятьдесят сажен – дистанция немалая, и это все понимали. Рысьи глаза канонира ощупали даль, велел Кирюха подбить станок – еще ударить, правей, чуть-чуть, – так…
– Братцы… пали!
При выстреле его отшибло назад, и он сунулся ничком на носилки. Его не уносили пока. Ждали.
– Тама! – закричали с минарета.
Крупповское орудие было разбито, и турки, подгоняя своих детей, жен и старух, стали разбредаться от крепости. Спектакль закончился для них неудачно.
– Дайте еще, – велел Потресов, – две бомбы, и хватит!
– Несите меня, братцы… – Кирюха закрыл глаза. – Несите!
Штоквиц хрипло выдохнул воздух.
– Уф, вот это да! – сказал он. – Чем бы все это кончилось, я не знаю, но господин Крупп не такой уж милый человек, как о нем пишут столичные немцы!
Он поманил к себе Хаджи-Джамал-бека:
– Что в городе?
– Хорошо, – ответил лазутчик. – На майдане птичий молока много. Русский барышень гулял…
– Приготовься, – наказал ему Штоквиц сурово. – Завтра я пошлю к Тер-Гукасову еще одного человека, и ты проводишь его до Чингильского перевала.
– А кого вы думаете послать? – спросил Некрасов.
– Еще не решил. Кого-нибудь из казачья…
5
Некрасов послушал и обозлился:
183 
