Особенно,... 
192 
Словно витязь на распутье, торчал он посреди двора, и броская подпись на ободу жестянки: «Ешь – не сомневайся…» – уже начала привлекать к себе страждущих.
Клюгенау обрастал кружком любопытных..
– Это што же такое? – спросил Хренов.
– Консерва… Ее немец придумал.
– Ты не ругайся при его благородье!
– А я и не ругаюсь. Так немец назвал ее.
– Варят ее или сырой едят?
– Эх ты, серость! Ее убить надо сначала…
– Да ну? Неужто?
– Вот-те и ну…
Клюгенау широко размахнулся и поднял банку:
– Вот что, братцы: ешь – не сомневайся!
………………………………………………………………………………………
По всем расчетам турок, Баязет должен бы уже пасть и, открыв ворота, дать выход мусульманскому гневу. Фаик-паше не терпелось рвануться за Чингильский перевал, чтобы устремить конницу на север, вытоптав плодородные земли Армении и Грузии. Кази-Магома в нетерпении рассылал по Кавказу своих лазутчиков, и вот пришел радостный хабар: из Чечни и Дагестана русской армии был нанесен удар в спину. Начался кровавый мятеж внутри тех областей, где мюриды водили Кази-Магому бережно под руки. Поскорей бы влететь в тесные ущелья Чечни и поднять над скалами зеленое знамя пророка! Аманатами и веревками, проповедями и налогами опутать, связать по рукам и ногам, чтобы власть нового имама воссияла в венце могущества и славы.
А дело только за малым – за Баязетом…
– Что Баязет? – спрашивал каждое утро Кази-Магома.
– В безумии неверных, – отвечали ему.
– Я не вижу флагов. Одни палки торчат сегодня.
– О великий мудир! Сегодня день будет безветренным, и флаги неверных поникли на палках, словно лохмотья на голодных нищенках…
И тогда Фаик-паша велел снова закрыть для русских подступы к воде. Здесь он выиграл отчасти легкую победу над защитниками Баязета: многие из солдат настолько осмелели, что не брали с собой оружия, и турки в одну из ночей истребили много охотников. Меньше всего пострадали в этой бойне казаки – кинжалы и шашки всегда были при них, и это спасло их от избиения.
Еще их спасло и присутствие такого опытного начальника, как есаул Ватнин, который – для разминки, как он сказал, – тоже принимал участие в этой очередной экспедиции за водой. Выбрались они из крепости, проникли за реку на майдан, подзапаслись кое-чем из провизии. Особенно-то не церемонились казаки: замки сворачивали, двери выбивали – в потемках выискивали, что на зуб положить можно.
О том, насколько голодны были люди, можно судить по дошедшему до нас рассказу очевидца Зарецкого, служившего после «баязетского сидения» хорунжим Таманского полка.
«Едва мы вошли в саклю, – рассказывал он, – где три телушки стояло, как товарищ мой сразу кинулся к одной из них и хвать ее кинжалом по горлу! Животное еще и упасть не успело, а он уж язык у ней отрезал, тут же скоренько огонь развел на полу и, не дожарив мясо как следует, съел его…»
Ватнин вел людей, и длинный клинок обнаженной наготове шашки холодно поблескивал при луне.
– Кой тюфек! – гаркнул он в темноту, и чья-то гибкая фигура метнулась в сторону, крича:
– Кардаш, кардаш…
Ватнин, одним прыжком настигнув жертву, чуть было не срубил уже голову, когда заметил погоны. Солдат дрожал от страха: та-та-та, та-та-та – выбивал он зубами.
– Ты што же это мне по-турецки орешь?
– А вы, ваше благородье, чего по-турецки спрашиваете?
– Барабанишь-то лихо… зубы побереги!
Казаки далековато зашли от крепости, когда турки кинулись на группу солдат-водоносов. Ватнин не мог помочь им, и тут самим казакам пришлось скрыться в пустой громадной «буйволятне». То ли их заметили, то ли случайно, но вокруг сакли сразу скопилось много турок, одетых в форму, с ятаганами, примкнутыми к винтовкам.
– Некрасиво получилось, – сказал Ватнин, пальцем нащупывая головки патронов в барабане револьвера. – Кажись, четыре всего… Ну, ладно, не век же воевать! Хватит и четырех…
Он растворил дверь и вышел. В темноте было видно, как неподалеку от них, на громадном и плоском камне, сидело около полусотни редифов.
Ватнин тоже присел на камушек.
– Сотник, ошалел, што ли? – зашептали казаки. – Иди-ка сюда, в тенек…
– Мне отсюда видняется дале, – ответил Ватнин.
Турки встали. Сверкнули ятаганы. Ватнин тоже встал.
– Только дружно, братцы, – сказал он. – Без пороху. Чтобы одними шашками…
Кинулись разом сверху. Молча кинулись, без вскрика.
Голубыми молниями заполыхали во тьме клинки.
192 
