Особенно,... 
193 
– И-и-и… и-и-и… – визжали правоверные.
Через минуту все было кончено. Ружья и табак стали наши. Одного убитого казака решили не бросать, а нести в крепость. Так и сделали. Много побитых охотников лежало на сыпучих шиферных откосах. Возле каждого мертвеца валялись его сапоги с вытекшей из них водою. Ватнин мимоходом, не останавливаясь, переворачивал водоносов – искал с признаками жизни. Двое из них были только ранены, их дотащили до крепости.
Штоквицу есаул сказал с неудовольствием:
– Негоже так-то – с голыми руками людей пущать. Совсем уж народ сдурел из-за воды этой… А вам бы и проследить надобно: как охотники обружены? Вот и канальство получилось: враз полвзвода турка расхряпал…
Штоквиц молчал, откинув голову назад, жидкие пряди волос падали на серый лоб. Слабо выхрипев стон, комендант распахнул мундир, стал раздергивать пряжку ремня.
– Что с вами? – спросил Ватнин.
– Я тоже был… там… у реки, – ответил Штоквиц.
– Ранило?
– Нет. Но я, кажется, не в меру выпил этой отравы…
Ватнин отвел коменданта в его камору, забросанную мусором и заросшую выше головы грязью, стянул с капитана сапоги, подвзбил тощую подушку.
– Водки бы, – сказал он.
Штоквиц расстегнул штаны, облегчая живот.
– Может, так будет легче, – сказал он. – Ведь я знаю, что это гибель… Мы, есаул, крутимся в заколдованной карусели. Не пьем воду – дохнем от жажды, пьем ее – тоже дохнем… Где же спасение?
– По самой середке, – ответил Ватнин.
9
Опять пальба. Опять ни минуты покоя. Опять льется русская кровь. Опять умирают от жажды.
– Доколе же, хосподи? – спрашивали солдаты.
Штоквиц предложил беженцам покинуть крепость.
– Мы не гоним, – говорил он, – но мы вам больше не можем дать ни воды, ни хлеба. Мы останемся здесь исполнить свой долг, а вы идите… Вечером спустим вас в город со стенки. Неужели турки не сжалятся над вашими детьми?
Наступил вечер, но хоть бы один беженец рискнул покинуть крепость: как видно, смерть от голода и жажды казалась им краше кровавого исступления войск султана!
– Черт с ними, – согласился Штоквиц, – тогда пусть они терпят…
Зарезали на дворе здоровенного коренника из снарядной упряжки по прозвищу Хопер, делили мясо. Кто жарил свою порцию, а кто так…
– Как – так? – спросил Некрасов.
– А так, – ответил Участкин, – поскорее…
Ночью громыхнуло что-то вдали, сухо и отчетливо.
Баязет насторожился.
– Может, опять «Германа» притащили? – спросил Хренов.
Наверху раскололось что-то с живительным треском, словно в небесах разорвали кусок парусины, и люди вдруг сделались счастливы:
– Гром, братцы… гром!
Разбудили Штоквица:
– Гром, ваше благородие…
– Так что?
– Гром же ведь!
– А что с него толку? Вот если бы дождь.
– Так и дождь будет.
– Ну, это как сказать. Тучи могут пройти мимо…
В эту ночь пришел в крепость Хаджи-Джамал-бек – он умел появляться внезапно, словно из-под земли, всегда вызывая удивление защитников Баязета своей ловкостью и смелостью. Лазутчика сразу провели к Штоквицу, и комендант спросил его:
– Довел Дениску?
– Довел, – ответил лазутчик.
– Благополучно?
– Яхши все…
Штоквиц, покряхтывая, скинул ноги с постели.
– Тебе там большой бакшиш будет, – сказал он. – Не сейчас только… Мы твою службу ценим! К «Георгию» тебя представлю. К мусульманскому, конечно…
На мусульманском «Георгии» был изображен императорский орел, а не поражающий семиглавого змея Георгий Победоносец, и это дало повод для обиды.
– Зачем воробей мне? – начал гневаться лазутчик. – Джигита на коне давай… Джигита хочу! Сам воробья носи…
– Переходи в православие, – улыбнулся Штоквиц, – и получишь джигита. Не будем спорить об этом… Лучше скажи – какие новости в городе?
Хаджи-Джамал-бек порывисто задышал в ухо коменданта:
– Зачем хана калмыцкого вешал? Хороший хан был, лошадь понимал… Завтра стрелу жди! Стрелу тебе пустят, и письмо со стрелой получишь…
– А что в письме?
– Ругать будут. Глупым звать будут. Зачем людей мучаешь!.. Осман устал. Чапаула нет больше. Курды отнимать у османа стали. Осман злой ходит… Ему на Чечню идти надо.
– Ладно, – сказал Штоквиц, отпуская лазутчика, – сходи на майдан завтра и разболтай как следует, будто мы роем колодец и уже до воды добрались.
Хаджи-Джамал-бек, оставив коменданта, долго стучал в двери комнат Исмаил-хана – подполковник, очевидно, крепко спал чистым сном младенца, и – совсем некстати – на этот стук выплыло из потемок круглое лицо Клюгенау.
193 
