Особенно,... 
121 
И вдруг тяжело качнулась коляска, густо пахнуло на Мышецкого сивухой. Рядом с князем нагло уселся какой-то страшный бродяга-обираловец.
– Не узнаете, князь? – спросил он сипло. – Так не откажите на построение храма…
Мышецкий вспомнил: один раз – с венком тины на голове, когда сбивали плоты, другой раз – в ночном окне, на балу в Дворянском собрании. «Доколе же?»
– Что вы меня шантажируете? – закричал он испуганно.
Он ударил его каблуком в бок, и бродяга вывалился из коляски. Подскочил откуда-то городовой и сильно встряхнул бродягу могучей дланью:
– Куды деть прикажете, ваше сиятельство?
Мышецкий, не ответив и не дождавшись кучера, нахлестнул лошадей, и они понесли. Часто билось сердце. «Боже, – думал он, – если это тот человек, то как он быстро опустился! И зачем он здесь?..»
Домчал до номеров Супляковой, взбежал по лестнице. Додо его не ждала.
– Додо, – сказал он, запыхавшись, – тебе не встречался в городе граф Подгоричани?
– Анатолий Николаевич? – удивилась сестра. – Господи, спаси меня и помилуй. А разве…
– Да нет. Я просто подумал!
Вечером его навестил Борисяк, и Мышецкий спросил его:
– Человек, имени которого я не знаю, взял ли у вас те деньги, которых я вам никогда не давал?
– Взял, – ответил инспектор. – Но я не давал ему никаких денег…
– Их и не было, этих денег! Будьте готовы…
3
Пауль фон Гувениус (или Павел Иванович), конечно же, не читал творений Козьмы Пруткова, где сказано: «И терпентин на что-нибудь полезен!» Но зато, после памятного знакомства с господином Паскалем, он твердо усвоил, что саранча создана именно для него.
Как живой пример, стоял у Павлуши перед глазами, осиянный нимбом члена Государственного совета, генерал Цей-мерн – если бы не саранча, не быть ему генералом! А вот ведь повезло человеку…
И снились фон Гувениусу несметные полчища шуршащих тварей, которых он сокрушит железною пятою, чтобы осесть под старость в малиновом кресле.
Впрочем, Павел Иванович был честен в своих поползновениях сделать карьеру за счет русской саранчи. Ему хотелось только поскорее прийти, увидеть и победить ее. Последующие блага зависели уже от признательной России, которая несомненно оценит его заслуги.
Вот с такими-то мыслями, запасшись свежевыпущенным циркуляром, Павел Иванович и выехал однажды из города на просторы Уренской губернии. Сопровождал его в казенном путешествии, оплаченном по закону, только некий чин – лицо хмурое и многоопытное. Он же был первым человеком на русской почве, который продемонстрировал перед Павлушей всю силу уважения к циркуляру.
Случилось это так. Остановились для обеда в большом селе. Зашли в трактир, и чин прочел хозяину циркуляр: дошло до моего сведения и так далее… Короче – не следует угощать начальство бесплатно.
– Учини расписку, – велел чин по прочтении.
– Так что, вашбродь, учиню. Мигом!
– Прибей «таксу» на видном месте… Да и развернись: котлеток нам с жару да полсобаки поставь и не греши!
Выпил чин полсобаки, разжевал Павлуша котлетки.
– Хозяин! – позвал чин. – А сколько много ли с меня?
– Да ничего, вашбродь. Как можно…
Чин развернулся – хрясь в ухо:
– Циркуляр читал? Читал… Расписку чинил? Чинил… Это што же выходит? Ты – бунтовать? Гони красненькую, иначе я тебя в протокол засуну по самые шулята…
И спрягал чин в карман «красненькую», подмигнул Павлуше:
– Прикажите далее ехать, сударь…
Очень этот способ Павлуше понравился. Впрочем, обращался он к чину за все время пути скорее как к путеводителю и переводчику в туземных краях. Чин между тем проводил в жизнь свой «циркуляр» и сокрушал кое-кого по дороге.
«Сокрушения» эти производились, как правило, над мужиками, которые должны были обеспечить проезд фон Гувениуса по губернии. Лошадей в деревнях жалели, каждая была на учете в хозяйстве – время-то рабочее.
– У-уррррр!.. – говорил в таких случаях чин и тут же сокрушал; так что задержки не было, – фон Гувениус катился со своим циркуляром как по маслу…
Павел Иванович посматривал на своего попутчика с уважением. У него – свой циркуляр, у чина – тоже имеется. Вот и конец пути: соприкосновение трех уездов, подвздошина всей Уренской губернии. Отсюда было решено напасть на саранчу…
Вылез фон Гувениус из телеги и огляделся. Уныло и пусто мокли поля под моросью. Покосившиеся избенки торчали в небо горбами крыш. Под громадными лопухами на обочинах дороги лежали деревенские собаки.
121 
