— Я родом из Лугдуна,[23] — сказал Элиар.
— Из Лугдуна? — Декурион на мгновение прикрыл веками странно блеснувшие глаза. — Чей же ты сын?
— Геделиса.
На малоподвижном лице собеседника не промелькнуло никакого особого выражения, лишь глаза выдавали таившиеся где-то там, на самом дне души многолетние воспоминания и чувства.
— Я его знал. Но Геделис давно погиб. И его сыновья тоже.
— Не все. — Голос Элиара прозвучал незнакомо, неясно, а негибкое, связанное усталостью тело напряглось, точно перед прыжком.
— Тогда ты был еще мальчишкой… — задумчиво промолвил собеседник.
Элиар молчал.
— У тебя нет клейма?
Молодой человек покачал головой.
— Сними одежду.
Элиар повиновался, сдернув с себя лохмотья.
— Откуда шрамы? Ты воевал? Хотя можешь не отвечать… — И надолго замолчал, что-то обдумывая. Потом спросил: — Как ты очутился в горах?
— Я плыл на Сицилию вместе со спасавшимися от преследований римлянами. Нас настигли пираты; чтобы не попасть в их руки, я прыгнул в воду. Доплыл до берега, потом долго шел и вот…
— Тебе цены нет, — усмехнулся декурион, — проделать такой путь и не попасться, уцелеть. И чего ты хочешь теперь?
— Чего я могу хотеть? — с тихим отчаянием сказал Элиар. — Если ты решил лишить меня свободы, так лучше убей!
Декурион протянул ему короткий военный плащ:
— Возьми. И садись, а то ты едва стоишь на ногах. Когда Элиар сел, его собеседник продолжил:
— Ты добровольно примешь смерть? Сомневаюсь. Из тебя не получится хорошего раба, а вот воин… Времена изменились: воином становится тот, кто является им по сути, и это правильно. Ты умеешь обращаться с лошадьми?
— Да, я с детства ездил верхом. Декурион кивнул.
— Служба в коннице не слишком трудна — это не пехота. И неплохо оплачивается. Нам нужны воины. Я поговорю с префектом[24] — он римлянин, а остальные — из провинций. Если спросят о гражданстве, отвечай, что не имеешь, теперь это не так уж важно. Скажи, что воевал под началом Гнея Помпея, вместе со мной. О прошлом забудь. Ты меня понял?
— Да, — прошептал Элиар.
— Почему не спрашиваешь, что за войско, куда идем и против кого станем сражаться?
— Мне все равно.
— И то верно, — с усмешкой отвечал декурион, — лишь бы платили. Для начала станешь получать десять ассов в день, а дальше будет видно. — И, помолчав, прибавил: — Запомни, не зря говорят: миг может изменить то, что отняли многие годы.
Через несколько дней Элиара зачислили в конницу, дали лошадь, одежду, оружие и доспехи и выделили место в палатке, где кроме него размещалось девять человек. По приобретенной еще в гладиаторской школе привычке Элиар ни с кем близко не сходился, но приняли его хорошо. Среди воинов конницы не было римлян, только галлы да представители германских племен: так повелось еще со времен Цезаря. За день армия проходила около двадцати тысяч шагов, а разбив лагерь, солдаты дотемна занимались различной работой. Рабов почти не было, все приходилось делать самим: носить дрова, чинить доспехи, чистить лошадей. Немало времени отнимали упражнения: Элиару пришлось научиться вспрыгивать на коня с оружием и без него, ознакомиться с особенностями построения и приемами боя римского легиона. Словом, день был заполнен до предела. Еда не отличалась разнообразием, но ее было вдоволь — хлеб, каша, овощи. Через некоторое время Элиар понял, что ему здесь нравится. Он был сильный, молодой и легко переносил любые тяготы, но дело было даже не в этом. Если большинство гладиаторов имело изломанные судьбы, их вынуждали сражаться друг с другом, для них не существовало иного способа выжить, то в армии объединились люди, в силу каких-то причин не чувствовавшие вкуса к мирной жизни, они были спокойны, уверены в себе и без страха смотрели в будущее.
Хотя Элиар держался несколько обособленно и отчужденно, его считали своим. Он не гнушался никакой работы, трудился всегда сосредоточенно и споро, к тому же во всех его повадках чувствовался талант прирожденного воина. Никто не догадывался о том, что творится в его душе. Он не думал о Тарсии — она просто стояла у него перед глазами: ее измученное лицо застыло и потускнело, а взгляд… О чем он размышлял в ту минуту, когда прыгнул в воду и поплыл прочь от корабля? Во всяком случае, не о ней. Он представлял оковы и невольничий рынок, он не мог пережить это снова, но… Гай Эмилий не оставил Ливию, ему и в голову не пришло спасаться бегством! Где сейчас Тарсия? Над ней наверняка надругались, а потом продали на греческом рынке… В чьи руки она попала? Напрасно Элиар пытался обманывать себя, говоря, что теперь, когда все вроде бы неплохо устроилось, он сумеет накопить денег, найдет и выкупит Тарсию, — в глубине души он понимал, что это ложь. Может быть, ее спасет Ливия Альбина, но только не он. И если совесть — это страх перед самим собой, Элиар сполна испытал этот страх.
23
Лугдун — город в Центральной Галлии, ныне — Лион (Франция).
24
Префект — в данном случае командир алы, эскадрона из трехсот всадников.