— А где его мать? — решилась спросить Ливия.
— Она умерла, — сказал Элиар. Потом поблагодарил и простился.
Раб проводил его до начала улицы, где жила Тарсия, и объяснил примерный путь.
…Элиар немного постоял, вдыхая городской воздух, от которого уже отвык. Вечер был мрачный, ни луны, ни звезд. Темнота, прохлада и ощущение полной покинутости. Элиару не верилось, что скоро он увидит Тарсию. Он невольно усмехнулся. Долгожданное свидание с нею потребует от него гораздо большего мужества, чем неожиданная встреча с врагом!
Тарсия жила в верхнем этаже громоздкой инсулы. Элиар прошел к дому, с трудом отбиваясь от уличных псов, которые кидались на него со злобным лаем. Он спросил о Тарсии в двух или трех квартирах; наконец неопрятная толстая женщина показала ему дорогу.
Элиар поднялся по шаткой деревянной лестнице, постучал и, заслышав легкие шуршащие шаги, толкнул дверь ногой, обутой в тяжелый солдатский башмак.
Тарсия испуганно замерла на пороге. Ее пушистые рыжие волосы в свете неярко горевшей лампы казались красновато-желтыми, а глаза, выглядевшие почти прозрачными на затемненном лице, влажно блестели. Губы молодой женщины чуть приоткрылись, но она не вымолвила ни слова и стояла, бессильно опустив обнаженные тонкие руки.
Элиар не мог обнять гречанку, ему мешала его ноша. Он сделал шаг вперед и вошел в комнату. Она была такой крошечной, что стоило ему пройти на середину, сразу сделалось почти совсем темно.
Элиар поискал взглядом, куда бы ему положить сверток, и наконец опустил его на стоявший у двери сундук. Потом повернулся к Тарсии и, повинуясь неожиданному порыву, преклонил колена, обнял молодую женщину за талию и приник к ее телу с такой силой, что она едва не упала.
— Я вернулся, — глухо прошептал он.
Она не смогла ничего сказать, лишь положила руки на его голову и тихо поглаживала, чуть покачиваясь; ее лицо было бледно, и щеки мокры от слез.
Они долго молчали; потом Элиар встал на ноги и промолвил, не выпуская ее руки:
— Я даже не знаю, что тебе сказать…
— Не говори ничего. Главное, ты жив и вернулся ко мне. Он помотал головой:
— Есть еще кое-что.
Элиар встал, подошел к сундуку, отвернул края плаща, и Тарсия увидела ребенка.
Она застыла в растерянности, не зная, что и думать.
— Откуда… Что это?!
— Так получилось. — Его светлые глаза жестковато поблескивали, а волевое лицо как-то странно сжалось и помрачнело. — Мать этого мальчика умерла, и мне пришлось взять его с собой.
— Она была… твоей женой? — тихо спросила Тарсия.
— Не только моей.
Сначала он повторил то, что недавно рассказывал Ливии, потом заговорил о другом…
… Элиар увидел Спатиале случайно, когда вместе с другими воинами, еще будучи пленником, сооружал укрепления в неприятельском лагере: она лежала в грязи, ее одежда была изорвана, руки и ноги раскинуты в стороны… Ребенок был рядом; он почти что окоченел и уже не плакал. Элиар склонился над ней: ее мертвые глаза равнодушно и неподвижно смотрели сквозь него в широкое безмолвное небо. Другие воины тоже узнали ее, но никто не мог сказать, как она здесь оказалась и от чего приняла смерть. Обоз был захвачен неприятелем, и участь немногих находившихся там женщин была незавидна…
— Я не мог оставить его умирать, — сказал Элиар, глядя в огонь.
— И ты решил принести этого ребенка ко мне?
— Да. Но если велишь мне уйти, я уйду. — Элиар невольно повторил фразу, с которой некогда обратилась к нему Спатиале.
— Ты знаешь, что я не смогу так поступить, — спокойно заметила Тарсия и спросила: — У мальчика есть имя?
— Нет.
— Ты готов признать его своим сыном?
— Да.
— Садись к столу, — немного помолчав, сказала Тарсия. Она сняла с маленькой печки миску с ячменной кашей и поставила на стол. Потом принесла блюдо с солеными маслинами и другое, с приправленными уксусом овощами, и кувшин с сильно разбавленным вином.
Элиар неловко присел на стул и огляделся. Обстановка была очень бедной: узкая кровать, сундук, два старых ковра, стол…
— Что заставило тебя снять это жилье? — не выдержав, спросил он.
Тарсия усмехнулась. Даже в эти мгновения от нее исходило ощущение удивительного внутреннего покоя.
— Говорят, источником мужества римлян служит их гордость; не пора ли брать с них пример? Что касается обстановки, в которой я живу… Помнится, мой отец говорил: «Простота не есть нищета». Ты меня понимаешь?