Особенно,... 
24 
«О, если б я мог кого-нибудь убить, прямо здесь и сейчас!» — в отчаянии подумал Элиар, а потом вдруг вспомнил улыбку и слезы Тарсии, и ему стало не по себе. И так он бился в сетях своих мыслей, не находя ни выхода, ни ответа едва ли не до самого утра, когда их вывели на площадку для упражнений, — навстречу новой жизни и… безвременной смерти.
…Было еще рано, и горизонт окутывал туман. Прохладный ветер бушевал в кронах придорожных деревьев — их ветви дрожали, сверкая серебристой изнанкой листвы.
Ливия шла по дороге, время от времени поглядывая на возвышавшийся к северо-западу от Палатина Капитолийский холм; самый неприступный из семи городских холмов, увенчанный цитаделью Капитолий в те времена являлся центром государственной жизни Рима.
«Ты и есть моя цитадель», — вспомнила она слова, которые как-то сказал ей Гай Эмилий.
Ливия шла быстро, почти бежала по рассекавшей равнину дороге, и ее сердце стучало как бешеное; когда она увидела внезапно появившегося из-за деревьев Гая Эмилия, оно на мгновение замерло, как замирало всегда в этот желанный момент. Помахав ей рукой, он пошел навстречу широким шагом. Дрожь пробежала по телу девушки, когда она встретилась с ним взглядом, — его темные глаза и ласкали ее и жгли, — а потом он взял руки Ливий в свои таким трепетным, нежным жестом, каким жрецы берут священные предметы, и поднес к губам. Это было все, что он мог позволить себе по отношению к ней, да еще достаточно невинные объятия и поцелуи, в которых почти не чувствовалось страсти, но которые были полны глубокой и искренней нежности.
Гай накрыл озябшую Ливию своим плащом, и они отправились в небольшую, в этот ранний час еще пустынную рощицу, с некоторых пор ставшую излюбленным местом их свиданий.
Солнце поднялось выше, и в наливающемся синевой небе медленно таяли легкие как пушинки облака, а листва деревьев была усыпана яркими бликами.
— Согрелась? — спросил Гай, сжимая ее ладонь в своей горячей руке.
Ливия улыбалась, ничего не отвечая, полная особого, светлого и теплого чувства. Девушка сама не ведала, насколько сильно изменилась, как не понимала, чем ее заворожил Гай Эмилий и чем его увлекла она сама. Он заменил ей собою все; случались мгновения, когда Ливия ни в чем не нуждалась, ни о чем не тревожилась, ни о чем не мечтала, только быть с ним рядом, слушать его речь, видеть его взгляд и улыбку, чувствовать прикосновение его рук, а иногда — губ. (Целуясь с Гаем, Ливия не задумывалась о том, можно ли целоваться до свадьбы, к тому же вовсе не со своим женихом!) Иногда ей чудилось, будто она сидит на бескрайнем лугу среди дурманящих цветов, рядом с чудесным источником, питающим силою ее жизнь, — и это было все, чего она желала получить в этом мире. Луций Ребилл ее не навещал, Тарсия умело прикрывала отсутствие своей хозяйки, и безоблачные летние дни летели как в прекрасном сне: все казалось таким пронзительно-ярким и в то же время нереальным… Порою Ливия не понимала, что же ей снится: быстротечные минуты их свиданий с Гаем или те долгие часы, когда она с нетерпением ждала новой встречи. Иногда девушка говорила себе: наверное, счастье в том, чтобы просто жить, ни о чем не задумываясь, наслаждаясь каждой минутой…
Она вспомнила об этом и сегодня, когда Гай Эмилий заговорил о том, что ее пугало, хотя подсознательно Ливия жаждала слышать такие речи: об их будущем.
Они сидели под сенью деревьев на расстеленном плаще; Ливия обняла руками колени, обтянутые шерстяной тканью туники, складки которой рассыпались волнами, сверкая вышитыми блестками, точно утренняя рябь на озаренной светом поверхности воды.
— Можно прожить сто лет и не встретить такую девушку, — говорил Гай, — в тебе столько обаяния, ты так искренна в своих желаниях и словах! Но… я не знаю, что делать дальше. Это все равно что идти по широкой светлой дороге, а потом вдруг наткнуться на овраг, глубокий и страшный, точно открытая рана! Даже если я увезу тебя в Этрурию, это нам не поможет. Отцовская власть незыблема, священна, отцовское слово сильнее любого закона. Тебя вернут назад, и я не смогу воспрепятствовать… Ты будешь считаться опозоренной, меня же осудят по всей строгости. Остается бегство и вечное изгнание, но к такому я не готов. Я завтра пошел бы к твоему отцу просить в жены мою дорогую Ливиллу, но чем это закончится и как будет выглядеть: ведь ты отдана другому, и скоро твоя свадьба! Да и какое преимущество я могу иметь перед Луцием Ребиллом в глазах Марка Ливия? Пожалуй, единственное: я намного богаче. Хотя не думаю, что твой отец придает слишком большое значение имущественному положению человека! По-моему, для него важно другое…
24 
