Особенно,... 
68 
— Из деревни Голыгино, вот и привез.
Голыгино — старинная животноводческая деревня, лежавшая чуть севернее Явина. По карте было видно, как японская оккупация расползалась по югу Камчатки, словно поганый лишай. Андрей Петрович рванул прокламацию Ямагато наискосок.
— Эх, растяпа! — тут же выругал он себя. — Такие штуки надо бы для истории оставить. — Потом обратился к трапперу Исполатову: — Вы, сударь, согласны идти в десант?
Этим он нечаянно нанес охотнику обиду.
— Какие у вас могут быть сомнения на мой счет? — ответил он. — Я даже удивлен, что вы меня об этом спросили.
— Извините. Но вы слишком вольная птица.
— Да не такая уж я вольная…
С улицы донесся звон стекла, ругань и женские крики.
— Что там еще? — спросил Соломин.
— Да это, — отвечал Блинов, — у Расстригиных уж какой денек Серафим со своей мадамой любовь обсуждают.
Думать о постороннем сейчас не хотелось. Соломин снова разглядывал карту Камчатки, мечтая, как удачно получится, если подойти к японцам одновременно с суши и с моря.
— Вам не смешно от моей доморощенной стратегии?
— Нисколько. Пока все правильно, — одобрил его Исполатов. — Но времени не теряйте: пусть Мишка Сотенный сразу же выводит свою дружину из Милькова — им еще топать и топать…
Предоставленная самой себе, лишенная связи с Россией, отрезанная от родины расстояниями и блокадою с моря, Камчатка приступала к исполнению своего гражданского долга.
Самое удивительное — Камчатка решила атаковать!
При населении в 360 душ Петропавловск поставил под ружье около сотни ополченцев. Конечно, все они — все как один — страстно желали попасть в десант.
Жабин строго предупредил Соломина:
— Особенно-то вы там не увлекайтесь! Шхуна у меня не резиновая, я же и груз беру, а отсеков в ней кот наплакал.
— Сколько же можно записать в десант?
— Возьму от силы лишь тридцать человек…
Ближайшие дни Соломина были заполнены исключительно подготовкой десанта в дорогу. Из петропавловских дружинников тщательно выбирали только здоровых, отличных стрелков, кому запах пороха издавна привычен. Соломин смертельно обидел старого зверобоя Егоршина, отказав ему в месте на шхуне:
— Тебе восьмой десяток, куда ты лезешь? Пришлось отказать и студенту Сереже Блинову:
— Вам, юноша, сам господь бог велел дома сидеть.
За единого сыночка взмолился его отец:
— Креста на вас нету! Молодой человек всей душой рвется в сражение, так оцените же его священный порыв…
В их спор врезался голос Исполатова:
— Да кому нужен его порыв, тем более священный? Разве умеет студент драться так, чтобы шерсть клочьями летела?
Чиновник настаивал, взывая к Соломину:
— Христом-богом прошу! Ведь мой Сереженька еще только вступает в жизнь, и кому же, как не ему, следует начать ее хорошо, а по кустам не отсиживаться…
Андрей Петрович просмотрел списки, скрепя сердце вычеркнул одного пожилого унтера и вписал Сережу Блинова:
— Вы довольны?
— Вот спасибо, вот спасибо. Сейчас домой сбегаю — обрадую…
— Напрасно уступили, — хмуро заметил Исполатов. — Вы же не раздаете билеты на благотворительный концерт.
— А вы разве не видели, как он ко мне пристал? Ради верной службы старика я был вынужден это сделать…
В унисон с этими событиями гремели скандалы в доме Расстригиных. Никто не вникал в суть супружеской свары, и даже самые любопытные не задерживались под окнами, из которых на улицу, заодно с черепками битой посуды, вылетали женские визги «мадамы» Лушки и брань ее благоверного супруга.
Изможденный и притихший (почему-то босой), Серафим Расстригин вдруг заявился в уездную канцелярию:
— Смерти жажду! Где здесь в десант пишут?
— Проспись, — отказал ему Блинов.
Расстригин стучал кулаком перед Соломиным:
— Деньги на одоление супостата у меня брал?
— Ну, брал.
— Небось тратил?
— Ну, тратил…
Это верно, что Соломин, не желая расходовать казенные 47 000 рублей, слегка транжирил расстригинское пожертвование. Он посмотрел на босые ноги купца с твердыми серыми ногтями. Не вдаваясь в извилистые настроения этого человека, Андрей Петрович устало велел Блинову:
— Запишите господина Расстригина в дружину и выдайте ему, как и всем, ополченский крест на шапку.
Но купец приспособил его к рубахе:
— Вся грудь в крестах или башка в кустах!
Блинов растолковал ему, что в ополчение его записали, но в десанте он никому не нужен.
68 
