Особенно,... 
29 
Ей стало так противно, что к горлу подступила тошнота. А он стоял, опершись о край раковины, забыв о бритье. Полотенце обтягивало его стройные крепкие бедра и мужской член.
«Прошлой ночью я касалась этого тела, гладила его, покрывала поцелуями. Я завладела этим телом, мы слились воедино...»
Предательская слабость начала растекаться по жилам: эта страсть – всесильная и безумная – имела неодолимую власть над ней.
Слова застревали в горле, но она все же слабым голосом произнесла:
– Я сейчас же уезжаю... возвращаюсь в Англию. И мне безразлично, будет ли наш брак в связи с моим отъездом признан законным или нет. Я получила то, что хотела, – вот это брачное свидетельство. Но, прежде чем уйти, я хочу сказать тебе кое-что. Ты извратил то, что произошло в Риме семь лет назад. Исказил правду до неузнаваемости! Возможно, в твоем порочном, злобном уме сложилась именно такая картина, и ты в нее уверовал! Но все было не так – и ты это знаешь! Я никогда ничего не планировала. Ничего! Ничего из того, в чем ты меня обвинил!
Злой блеск исчез из его глаз.
«Это все – поза! Он на самом деле так не думает и не чувствует»!
Она отбросила эти мысли. Какой в них прок сейчас? Она уезжает, никогда больше не увидит Вито Фарнесте и навсегда избавится от его насмешек и унизительных слов, от его сексуальности...
Но сначала она изольет на него гнев, презрение и отвращение. Рейчел прерывисто вздохнула, но не успела заговорить – Вито ее опередил:
– Так ты ничего не замышляла? – Глаза Вито сделались черными от охватившего его бешенства. – Ты осмеливаешься сказать мне, что ничего не планировала? Ты лгала мне с самого начала. Ты знала, кто я! Dio mio[8], меня представили тебе на этой вечеринке, назвав мое имя, а ты и глазом не моргнула! Но свое настоящее имя ты от меня скрыла. Разве не так? Ты солгала мне, назвав свою вымышленную фамилию – Вейл!
Рейчел уставилась на него.
– Это... это моя фамилия.
Он усмехнулся.
– Ты – незаконнорожденная! Твоя фамилия такая же, как у твоей матери! Незамужней матери!
У Рейчел одеревенело лицо.
– Она дала мне фамилию отца. Это все, что она могла сделать. Она не могла записать его как моего отца – он на это не согласился бы. Он рассмеялся ей в лицо, когда она сказала ему, что беременна. Она ничего от него не получила: ни кольца, ни содержания. Ничего. Но дала мне его фамилию. Если ты заметил, то эта фамилия значится на нашем брачном свидетельстве...
Но он и слушать не пожелал никаких объяснений.
– Ты и не думала сказать, кто же твоя мать! Молчала целые две недели! А мы проводили вместе каждый день! Каждый день! Ты ни разу не упомянула свою мать! Мать, которой ты заранее сообщила, когда появиться, чтобы застать свою любимую дочку в постели с сыном своего содержателя! Ты надеялась, что мой отец прикрикнет на меня и заставит на тебе жениться!
Его глаза осуждали и обдавали холодом. Она должна закричать на него, показать ему, как она возмущена. Рейчел услышала свой громкий голос:
– Это не так! Это ты... ты манипулировал мною! Ты знал, кто я, и умышленно меня соблазнил! Только чтобы ранить мою мать! И тогда ты бросил мне в лицо те же гнусные слова, какие говоришь сейчас! Я ненавидела тебя в ту минуту... и ненавижу сейчас. Господи! Я буду ненавидеть тебя до самой смерти за то, как ты поступил со мной!
– Скажи мне одну вещь, – вдруг произнес он совершенно безразличным тоном. – Если ты возненавидела меня, то почему донимала еще три месяца? Нагрянула в мой лондонский офис, потом пыталась связаться со мной по телефону... Тебе хотелось близости со мной, ты хотела получить от меня то, что тебе так понравилось! – Он смотрел на нее холодно и равнодушно. – Как же это вписывается в твою версию о маленькой невинной мисс? что надеть. Настроение было скверное. Неужели ему не все равно, хочет его в постели Рейчел или нет? Когда-то он назвал ее своей красивой девочкой, своей bella ragazza, сжимал в объятиях, и ее тело трепетало в его руках. Он целовал ее страстно и нежно, как никогда прежде не целовал ни одну женщину. Потому что Рейчел Вейл не была похожа на других его знакомых. И он понял это с первого взгляда.
Что в ней было особенного? Почему тихая английская девочка привлекла его внимание? Он так никогда и не смог точно определить, почему это произошло. По ее виду сразу было ясно – она непорочная девочка.
Он провел с ней две недели – четырнадцать ни с чем не сравнимых, посвященных исключительно ей дней, – и убедился в ее уникальности.
29 
