Особенно,... 
26 
Он вошел следом, вставил ключ в гнездо, повернул выключатель. Сразу зажглись лампы у постели, залив комнату мягким светом. Он пристально взглянул на нее.
— Прежде чем уйти, — сказал он, и голос его был напряженнее, чем когда-либо, — я хочу убедиться, что вы поняли кое-что.
Она настороженно повернулась к нему, готовясь ответить очередной резкостью, как делала всегда. Как должна делать. Потому что… просто потому что.
— Держитесь подальше от Люка Динарди. Понимаете? Вы совершенно не способны иметь дело с таким, как он.
Он просто отдавал жесткий, не подлежащий обсуждению приказ. Лаура вспыхнула от возмущения. Нервы ее были напряжены, как струны. Она уже давно балансировала на грани срыва. И его слова стали последней каплей. Она не могла остановить себя:
— Я не нуждаюсь в ваших указаниях! Его черные глаза сощурились.
Вы вспыхиваете, как порох. И поверьте мне, Люк не станет сомневаться, стоит ли чиркать спичкой!
Он мне не опасен! — выкрикнула она. Кровь пульсировала в висках, бурлила в жилах.
Вы сами себе опасны! Не желаете ли доказательств? А?
Он ухватил ее за запястье. Ее руку словно сжало стальное кольцо.
— Пустите меня!
В его глазах мелькнул огонь.
— А вы хотите этого?
Голос его опять изменился. Совершенно изменился. От его интонаций у нее по спине пробежали мурашки. Низкие, глубокие звуки влекли ее.
— Так хотите? — повторил он снова. Стальное кольцо не разжималось. Но рядом с ним, как легкое дуновение ветерка, она ощутила прикосновение его большого пальца к нежной коже.
Оно возникло опять — недавнее сгущение воздуха, затрудняющее дыхание, мешающее крови бежать по венам, все вокруг замедлило темп. Мир застыл.
Она опустила взгляд на свое плененное запястье, потом подняла его к его глазам. Глазам, которые уже не были бесстрастными…
Послышался шорох пиджака, сползшего на пол, затворилась приоткрытая дверь, к которой он прислонился спиной. Движение его руки потащило ее вперед. К нему.
Он произнес что-то на итальянском. Горячо и страстно. Завел ее руку ей за спину, потом там оказалась и вторая рука. Тепло его тела прожигало ее сквозь платье.
От непередаваемых ощущений голова у нее шла кругом. Он отпустил ее руки и провел освободившимися пальцами по голой спине.
Она чувствовала его дыхание на щеке, вдыхала запах его одеколона, видела темный блеск глаз.
Пальцы, касающиеся ее спины, словно играли на ее нервных окончаниях, заставляя оживать, трепетать каждое по очереди.
Ее руки, до того висевшие вдоль тела, тоже пришли в движение. Сами по себе она поднялись, легли ему на грудь. Распрямив пальцы, она прижала их к жестким мускулам, чувствуя, как ожили они под ее рукой.
Кажется, она действовала на него так же, как и он на нее. Удивленная этим открытием, Лаура чуть приоткрыла губы. Она и вообразить не могла, что способна на такие эмоции — слабое их подобие ей приходилось испытывать лишь подростком, в моменты романтических сцен в кинофильмах.
Удивление… возбуждение… предвкушение…
Он сказал что-то. Она не поняла. Ей было все равно. Безразлично все, кроме восхитительного ощущения от прикосновений его руки, от тепла его тела под ее руками, от погружения в эти прекрасные, обрамленные длинными ресницами, невероятные глаза.
Его руки перестали двигаться. Вдруг сжали ее.
Останавливая. Удерживая.
Подготавливая.
Его рот накрыл ее губы.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ее губы были как бархат. Мягкие, такие мягкие. Она не знала, как его целовать, но ему было все равно. Он знал, как ее целовать.
Знал, чего хотел весь вечер. С того момента, как в его поле зрения попала женщина с фигурой, не заметить которую было невозможно. Раз взглянув, он уже не мог оторваться. Несмотря даже на потрясение после того, как выяснилось, кому принадлежит это фантастическое тело.
О, он пытался подавить начальную реакцию на нее — трудился над этим весь вечер, упорно твердя себе, что следует немедленно обуздать свое либидо. Что перед ним — внучка Томазо, а значит, ни о каких близких отношениях речи быть не может. Он убеждал себя, что пусть она потрясающе выглядит теперь внешне, внутренняя суть ее осталась прежней — она та же упрямая, колючая, необщительная Лаура.
Беда в том, что он мог говорить себе что угодно — ситуация от того не менялась. Было невозможно, просто невозможно думать о ней как о Лауре Стов — той женщине, которую он забрал с виллы Томазо только сегодня утром…
26 
