Особенно,... 
33 
Я поспешила уверить Клема в том, что его версия не выдерживает критики. Галлюцинации не могут видеть или слышать одновременно два человека, а ведь мы с Лилландом оба слышали зловещий голос, повелевавший спящему идти вперед.
К тому же, принимая наркотические препараты, мы все чувствовали бы физическое недомогание, которого ни у меня — за исключением, конечно, сегодняшнего утра, когда я испытывала вполне объяснимую головную боль, — ни у Лилланда, ни у самого Клеманса не наблюдалось.
Что касается страданий Лив Такер, то зачем их провоцировать организаторам шоу? Напротив, им куда более интересно показывать зрителю ее хорошенькое личико, которое так пленило Лилланда Тиглера.
Кроме всего прочего, я была искренне убеждена в том, что Грэм Фэрроуз, несмотря на свой тяжелый характер и угрюмый вид, не способен на такие ужасные поступки. Конечно, с этим можно было поспорить, чем и занялся Клеманс, но уже начало смеркаться, поэтому мы прекратили спор и поспешили вернуться в замок, где за нас наверняка уже начали беспокоиться…
Несмотря на речь в защиту Грэма Фэрроуза, которую я произнесла перед Клемансом, маленький червячок сомнения все же заполз в мою душу, растревоженную последними событиями.
Я внимательно присмотрелась к поведению доктора. Оно было не более странным, чем всегда. Мне показалось, что Грэм Фэрроуз стал более холоден со мной, но разве хотя бы раз, кроме той ночи, которую мы провели за флягой, наполненной виски, и беседами о жизни, он демонстрировал ко мне какой-то особенный интерес? Едва ли. Во всяком случае, этого интереса я не замечала.
Холодность Фэрроуза, как это ни странно, задела меня куда сильнее, чем я могла предположить. Мысль о том, что я значу для него не больше, чем остальные участники шоу, вызывала во мне обиду и даже горечь. Эти странные чувства, которых я совершенно не ожидала испытать по отношению к мало знакомому человеку, удивили и даже напугали меня. Если бы не то, что случилось на холме, я бы рассказала обо всем Клемансу и, возможно, спросила бы, что он думает о моих странных чувствах. Но мне показалось, что именно его я больше всего обижу своей откровенностью.
Впрочем, дела куда более прозаического характера очень скоро вытеснили из моей головы мысли о докторе. Нам с Клемансом предстояло приготовить ужин, но ни я, ни он ровным счетом ничего не понимали в тонкостях поварского мастерства. Порядочно проголодавшейся команде участников пришлось довольствоваться недоваренными макаронами с мясом, напоминавшим подошву резинового сапога — моим произведением кулинарного искусства, — и салатом из порезанных огромными кусками овощей — кулинарного шедевра Клеманса.
Вполне естественно, что свой дебют в качестве поваров мы с треском провалили. Наша стряпня подверглась жуткой критике, и даже Мажетта Спаулер, которая благородно пыталась за нас заступиться, не спасла меня и Клеманса от шуточек и насмешек. Больше всего рвала и метала Лив Такер. Овсянка, которую порекомендовал ей на ужин доктор, прилипла ко дну кастрюли, и мне с трудом удалось выковырять то, что не успело пригореть.
Выслушав все эти порицания, мы с Клемансом, ко всеобщему ликованию, отказались от почетной должности поваров, на которую после общего голосования немедленно вернули Мажетту Спаулер и Грейс Митчелл. Наш ужин конечно же не стал от этого вкуснее, однако забрезжившая надежда на хороший завтрак немного оживила собравшихся за столом.
Обсуждение сегодняшней находки так ни к чему и не привело. Огромный след, который я обнаружила в пещере, никак не увязывался с ключом, найденным на холме. Оставалось лишь надеяться, что организаторы дадут нам еще одну подсказку или Грейс, пообещавшая хорошенько подумать над этой головоломкой, отыщет какое-то разумное объяснение нашим находкам.
На этот раз я почти не принимала участия в общем разговоре — мне было тоскливо и тревожно. То же самое, по всей видимости, испытывал и Клеманс, на которого к тому же дулось большинство участников шоу. Насколько я поняла, Клеманс не привык извиняться — для меня он сделал исключение, — и эта черта, разумеется, не делала его привлекательнее в глазах окружающих.
Грэм Фэрроуз, за которым я исподтишка наблюдала, как всегда молчал и потягивал виски из своего стакана. К еде он почти не притронулся, что, впрочем, было неудивительно: я ни разу не замечала, чтобы доктор ел с аппетитом. Но зато и критики в адрес нашей с Клемом стряпни я не услышала.
33 
