— Довольны ли вы спектаклем? — полюбопытствовала Констанс, уверенная, что избранное ею фривольное увеселение показалось Энн скучным; они шествовали сквозь тьму и разжижавшуюся толпу.
— Кейт Милле, топочущая по сцене в образе Гертруды, никого не оставит довольной. Я носила этот костюм, когда она топотала в образе Офелии, и должна сказать, что Кейт ничуть не изменилась, разве что потолстела и орет громче, если такое возможно. А вы? Дорогая подруга, остались ли довольны вы?
— Я едва смотрела на сцену. Мое сознание захватил вихрь мыслей о вас. «Однажды это место было родным для Энн. Вот огни, что освещали ее выходы и уходы.
Вот высокие ложи, из коих дороже всего выходило наблюдать за игрой нашей дорогой Энн». Вы краснеете? Очень хорошо, обсудимте тогда пьесу. Скажите мне: это привидение понималось как друг, что предостерегает и требует мести. Как по-вашему, это правдоподобно? Либо подобный дух, скорее всего, обманывает?
Они прогуливались, соединив руки, вдоль парка. Констанс рассеянно касалась черных копий ограды, затем добавила:
— Я убеждена, что он осведомлен о происходящем.
— Вы сейчас говорите не о пьесе. Терпение, — посоветовала Энн. — Воздержитесь от вынесения приговора еще какое-то время.
Констанс была разочарована тем, что смелость, с коей она произвела обличение, осталась непоощренной.
— Он желает заместить меня в ее сердечке, — надавила она.
— Он так сказал?
— Я распознаю его влияние в произносимых ею словах.
— Он что же, покушается на ваши отношения с ребенком?
— Он строит козни, как вы и говорили. Я не способна проницать и разуметь его планы, однако замысленное им подозрительно. Он твердит про образование, кое пpeвратит Ангелику в достойную собеседницу, и смакует им же учиненное разобщение. Оно начнется всего лишь через неделю.
— Руководствуйтесь пока что моими словами: многое нам еще неведомо. Этой ночью мы все обследуем и изучим как следует.
— Что ж, в таком случае я подчинюсь, но прежде должна буду еще раз удивить вас, — сказала Констанс нетерпеливо, однако, к ее огорчению, Ангелика бодрствова ла, дожидаясь их возвращения.
Девочка, противясь сну и Нориным увещеваниям, стояла голыми ногами на кушетке.
— Мне не нравится оставаться одной, — сказала она, не смежая припухшие веки, а Нора лишь недовольно пожала плечами.
Не успела Констанс выбранить дитя, как Энн ответила ласково:
— Само собой, Ангелика, — и, с легкостью подняв смиренную девочку, понесла ее к лестнице. Когда Констанс увидела их вместе, злость ее испарилась. — Твоя милая мама поднимется через минутку-другую, но сначала мне нужно поведать тебе один секрет, для чего нам следует уединиться в твоей комнате..
Воодушевленная Констанс направила стопы в столовую. Она дала Норе обстоятельный наказ относительно выбора блюд и самолично посетила рынок, зайдя к Мири амам за чаем и к Вильерсам и Грину за вином. За вечер она дважды поправляла Нору в отношении обстановки и ставила опыты, перемещая канделябры и лампы с одного приставного столика на другой. Пока Энн пребывала наверху, Констанс удостоверилась в прилежности Норы, добавила соли в суп, возожгла свечи, убавила газ.
— Она крепко спит, — отчиталась Энн, сойдя вниз. — Девочка будет хранить тайну моего визита. — Она застыла в восхищении перед столиком, обильно накрытым на двоих. — Что за прекрасное виденье? Доро гуша, ваша доброта не знает границ.
— Принимать вас здесь, мой друг, есть для меня утешение, коего я страшилась уже не познать вновь. — Констанс, взяв Энн за руку, подвела ее к стулу. — Я не одинока и затрудняюсь сказать, сколь давно ощущала нечто подобное.
Они разделили окорок ягненка, пюре из турнепса, фруктовый пирог, а также сыр от Руэманна, яство столь роскошное, что Констанс приобрела его в долг, каковой проступок до сих пор себе не позволяла. В финале Нора разлила портвейн Джозефа, и когда Энн вопросила, не приметит ли муж опустошения запасов, Нора, к их радости, ответила:
— До сих пор, мэм, не примечал.
Констанс потягивала яхонтовый сироп, выжатый из опаленных солнцем южных холмов.
— Если ночь не ознаменуется происшествиями, разве не доказана будет его вина?
— Возможно, что и нет. Зло может корениться в нем против его воли, а то и без его ведома. Он может быть лишь компонентой, необходимой для его проявления. Вы слишком охотно устанавливаете и ограничиваете противника, в то время как истина может оказаться куда замысловатее.