502 
С его загадками.
Что он сейчас? Жив ли?
Он тогда как благословил их с Котей идти в армию. И теперь вот, первый раз вернувшись в Москву, — как же его не повидать? Очень захотелось.
— Ксаночка! Живёт в Москве один чудесный мудрый старик, сейчас я вам о нём расскажу. Давайте-ка мы его в этих днях разыщем — да сходим к нему?
Пока — здесь, пока вместе, вся Москва — наша.
По вечерам освещение на московских улицах стало разреженное, многих фонарей по экономии не зажигали. Зато не видно ни уличных повреждений, ни разноцветных листовок, ни распущенных бродячих солдат, — можно вообразить, что Москва — и сегодня прежняя.
Однако — кобуру поближе к руке, из любой подворотни могут выскочить бандиты, из-за любого угла. Нет, Москва не прежняя.
Пути последнего ночного провожанья часто ложились через Александровский сад.
Как-то Ксенья сказала:
— Здесь я люблю гулять. Во время самой революции тут гуляла.
А уже вот недавно, изменясь голосом:
— Я здесь... мечтала... Смотрела, как маленькие детишки гуляют, и...
И призналась.
Но ведь и Саня хотел — именно! именно сына!
И открылось говорить о нём — как уже о сущем.
О непременном нашем...
Что за счастье!
А сегодня вечером бродили, бродили, заметили: на Воскресенской площади сгущается к городской думе толпа.
Пошли туда?..
Всё равно куда. Всё равно хорошо.
На возвышенной площадке думы под яркими фонарями стояла группа, может быть из думской головки, — и несколько матросов. И один высоченный черночубый матрос с двумя нашивками на рукаве, а в распахе матроски яркие полосы, лицо как у птицы большой, выразительные крупные губы, объявлен был к речи: матрос Баткин. И сразу начал, с большой свободой (а „г” — наше, придыхательное, по-южному):
— Товарищи и граждане! Русские люди! Лозунг „Отечество в опасности” — ударил по сердцам Черноморского флота! И мы — посланы по России, посланы сказать, что мы — свободные граждане вовеки!
А-а, уже читали про них, это — черноморская делегация, их стали звать „марсельцами”: тоже с юга, тоже патриотический железный отряд на подкрепление заколебавшейся страны.
— Никому не отдадим дорогой России и свободы! Сила — в единении, ужас — в разъединении. Предать союзников — мы не смеем! В Туле мы застали батальон, они готовили плакаты о немедленном мире с Германией. Мы — не допустили этой изменнической демонстрации! Кто кричит „долой войну” — они, может, только шкуру свою спасают?
Откликались ему живо, одобрительно из разных мест толпы. И Баткин длинным картинным лицом гордо принимал как ожидаемое. Он привольно размахивал длиннющею своей рукой и ораторствовал, не затрудняясь в словах:
— Мы не дадим проповедывать на улицах, на площадях и на позициях — предательство родины. А братание с немцем — и есть предательство. Сегодня опасность не от контрреволюции, а — с другой стороны. Армию, которая самоотверженно шла на смерть, теперь расшатали. Первый вопрос — железная дисциплина, как у нас в Черноморском флоте. Мы все — одна дружная семья, и у нас офицеры — те же братья.
Да простой ли он матрос, усумнился Саня. А замечательно, и на всю площадь:
— Мы не спрашиваем нашего Адмирала, почему берём курс именно на Трапезунд. Сказано так — значит надо, идём! Когда наш Адмирал говорит: бригада крейсеров направо, миноносцы налево, подводные лодки вниз и в атаку, — мы не спрашиваем зачем, а не успел он выговорить — и мы уже в атаку!! Наступление — это лучшая оборона!
Толпа ревела, аплодировала, и даже со слезами: ах, как же он говорит! что за матрос! Как сердце укрепляет!
Рядом хорошо одетый плотный господин, задыхаясь:
— Это чудо, наши марсельцы! Народная душа возрождается на наших глазах.
Молодая дама под сеткой:
— А Керенский — разве не чудо? Откуда он так чувствует народ?
А Баткин — метнул отчаянной головой и крупно смахнул рукой юрящего где-то тут невидимого чёрта:
— Черноморцы — никогда не согласятся на сепаратный мир! Черноморцы — не вернутся в порабощенную Россию! Если изменническая часть возьмёт верх в стране — черноморцы лучше взорвут себя!! и, глазом не моргнув, потонут в море! И умрут! Мы, черноморцы, без свободы жить не можем!
Снова, снова хлопали, кричали, бурно радовались.
А при первой утишке — раздался сбоку резкий голос, подловить:
— А откуда вы, матрос, знаете французский язык?
502 
