499 
И махнул кулаком. (Это был для своих знак условный конца.)
Большевицкая сплотка бурно захлопала и затопала ногами. За ними повлеклись из разных мест зала, хоть и реже куда. А другие сидели очумело.
Раздался и смех, нарочно громкий.
А негодование — было сорвано.
Удалась речь! Даже сам не верил, как удалась! Какую сильную картину выставил перед массой под конец — и вместе с массой сам в неё поверил: мы и есть рабоче-солдатское правительство! (Ах, Ленин похвалит, жалко не слышал.)
И сейчас бы вот на этом кончить собрание — и выиграно.
Но, конечно, есть у них кому ответить. И выпускают чуть не самого ядовитого — Войтинского. И он тоже — прямо к горлу рвётся:
— Зиновьев говорит — мы легко меняем свои мнения? Ну, не так легко, как большевики: они выносят днём одну резолюцию, а вечером другую!
Хохот. Ловко. (Это — про резолюции 21-22 апреля.)
— А смена решений Исполнительного Комитета — это мудрая тактика, несвоевременное вчера — стало своевременным сегодня. Вот, оказалось: что правительство не способно справиться с положением. Если мы сейчас не вступим в состав правительства, то и русская и всемирная революция будут похоронены. Зиновьев говорит, что коалиционные правительства во всех странах провалились. Но если он знает историю — пусть приведёт хоть один пример, когда бы демократия ставила буржуазии такие властные условия, как мы.
Доводы противника прожигают и с опозданием указывают, что ты мог бы выражаться и ловчей.
— Мы сейчас в великой опасности. В армию надо влить энтузиазм. Дайте нам нового военного министра! — и армия будет горой защищать страну и революцию. Организовать армию — это не затяжка войны, а защита революции. Если наша революция погибнет — опять вернётся Николай. Если мы не возьмём в свои руки защиту страны — то и никто её не возьмёт. Вместе с нами будет похоронена и революция всего мира.
Далеко, далеко вы отшатнулись от Циммервальда, и всего за несколько дней! Что несут! Ну, это вам даром не пройдёт.
— Когда товарищ Зиновьев пугает нас, что коалиционное правительство создаётся по требованию союзников, он становится в известное положение обывателя: „не иначе как англичанка гадит”.
Хохот. Аплодируют. У Зиновьева уши горят, перепалился весь.
— Нам бросают обвинение, будто мы хотим затянуть войну. Нет! Мы хотим мира, но мира международного, а не такого, как вы предлагаете. А вы, товарищ Зиновьев, хотите заключить мир возможно скорей, но какими-то непонятными способами, — так договаривайте вашу мысль до конца! Наш путь к миру — поднять против войны демократию всего мира, а до того времени — защищать фронт. А второй, по которому идут большевики, — к сепаратному миру. А какой третий?
Все наши — затопали, заревели, и Зиновьев тоже:
— Позор! Не допустим! Вон! Долой! Он врёт!
И много по залу криков —
— Позор! — но и в сторону большевиков. И аплодисментов. А от нас:
— Долой с кафедры!.. Клевета!.. Он врёт!
А по залу — аплодисменты гуще.
Скобелев пять минут успокаивал зал. А наши — нет! На своём!
Скобелев — прямо к нам:
— Я буду ждать, пока вы успокоитесь. Всякий уважающий собрание должен...
Сам — соглашатель! Власть соглашательская!..
Но не будешь кричать без конца. Замолчали наши. Войтинский поосторожней:
— Я не хотел здесь никого обидеть. Я говорил, что если большевики и не делают прямого вывода, то он объективно вытекает. Если вы не за сепаратный мир — то обращайте свои упрёки не ко мне, а к „Правде”, которая призывает к братанию, то есть сепаратному перемирию. Нас признали — миллионы, Совет и революционная демократия идут за нами, а не за вами, товарищи большевики.
Наша кучка — вся вместе, как Ленин учил:
— Не признали вас! Неправда!
— И большинство собрания за нас, вы видите!
— Неправда!!
— А если бы неправда — то центром единения была бы „Правда”, а не Совет. А если бы мы пошли за „Правдой”, то у нас бы никого не осталось. Но захват нами власти внёс бы анархию. Оставить Временное правительство как оно есть, в слабости, тоже недопустимо. Остаётся влить в него свежие силы. И не пытайтесь нас столкнуть с этого пути. Я призываю вас поддержать решение Исполнительного...
Так разжёгся, разволновался Зиновьев, — следующего оратора, от занудного плехановского „Единства”, мимо ушей пропустил, да что он скажет?
Надо отвечать, вот что! Но второй раз Зиновьеву нельзя. Значит, Каменеву, он и записан в запас.
499 
