40 
В детстве ему приходилось жестоко и часто драться с одноклассниками, любившими давать детальное описание ее задницы или той части тела, которую она предпочитала выставить напоказ во время нечастых визитов.
Эйприл полдела носком туфли сплющенную консервную банку.
– Я не умираю.
– Да, прошлой ночью я так и понял. И Блу еще заплатит за вранье!
– И даже не больна. Так что повода праздновать пока нет.
– Может, в следующем году появится. Она даже не поморщилась.
– Просто у Блу большое сердце. Интересный она человек. Не ожидала, что она окажется именно такой.
Похоже, она намеревается выудить из него правду, но ничего не выйдет.
– Поэтому я и просил ее выйти за меня.
– Прекрасные у нее глаза! Большие, невинные, но есть в ней и что-то сексуальное.
Непристойная детская песенка...
– Ее нельзя назвать красавицей, – продолжала Эйприл, но... она лучше, чем красавица. Не знаю, как выразиться. Во всяком случае, сама она и не подозревает о том, что в ней заложено.
– Она – железнодорожная катастрофа, – выпалил он, прежде чем вспомнил, что по сценарию должен быть сражен прелестями Блу. – Не воображай, что если я влюблен, значит, слеп. Меня привлекла в ней самодостаточность.
– Да, вижу.
Дин схватил мотыгу и принялся окапывать розовый куст. Он знал, что это розовый куст, потому что пара бутонов как раз успели распуститься.
– Ты слышал о Марли Моффат? – обронила она.
Мотыга ударилась о камень.
– Как не слышать! Во всех выпусках новостей только об этом и талдычат.
– Полагаю, ее дочь будет жить у сестры Марли. Богу известно, Джек пальцем о палец не ударит, разве что выпишет чек.
Дин отбросил мотыгу и снова взялся за лопату. Аннабелла принялась играть браслетами.
– Думаю, к этому времени ты уже сообразил, что мое изгнание – не слишком хорошая идея, особенно, если хочешь жить этим летом хотя бы в минимальном комфорте. Через три-четыре недели я навсегда исчезну из твоей жизни.
– Именно это ты говорила в ноябре, когда явилась на матч с «Чарджерс».
– Больше такого не повторится.
Он снова вонзил лопату в землю, но тут же вытащил. Эйприл оказалась последней каплей. Трудно соотнести ее бурную деятельность с той обдолбанной потаскушкой, которая не знала, как отделаться от собственного ребенка!
– Почему на этот раз я должен тебе верить?
– Потому что меня тошнит от необходимости жить с вечным сознанием вины. Ты никогда не простишь меня, а я больше не стану молить. Как только ремонт закончат, я исчезну.
– Почему ты делаешь это? К чему это гребаное инкогнито?
Эйприл скучающе пожала плечами – последняя женщина в баре, после того как закончилось веселье.
– Думала, это будет забавно, только и всего.
– Эй, Сьозен! – Мистер Озабоченный Электрик высунул голову из-за угла. – Не можете на минутку подойти?
Эйприл отошла. Дин вырыл очередной камень. Теперь, увидев, сколько обязанностей лежит на матери, он понял, что, если настоит на своем, ему придется куда хуже, чем ей. Значит, выгонять ее не имеет смысла. Он мог бы уехать в Чикаго, но нельзя же позволить матери выбросить его из собственного дома! Он никогда ни от кого не бежал, особенно от Эйприл! Но не выносил мысли о необходимости жить с ней рядом, пусть даже на участке в несколько сот акров! Поэтому удерживать Блу в доме стало необходимостью, а не просто минутным порывом. Она послужит буфером между ним и матерью.
Он представил, что перед ним голова Блу, и гильотинировал побег чертополоха одним ловким ударом. Солгав насчет Эйприл она переступила все возможные границы. Много ловких дамочек он встречал в своей жизни, но такой наглости еще не видел! Ничего, пусть немножко помаринуется в собственном страхе, прежде чем он с ней разделается!
К тому времени, как плотники, закончив дневное задание ушли, Дин почти очистил фундамент от сорняков и при этом ухитрился не слишком повредить те растения, в которых наконец распознал пионовые кусты. Плечо болело, как сто чертей, но он слишком долго бездельничал. Приятно снова заняться чем-то полезным.
Выходя из инструментальной кладовой, он унюхал аромат чего-то вкусного, доносившийся из открытого кухонного окна. Значит, Блу решила что-то приготовить. Но он не собирался участвовать в уютном семейном ужине, на который Блу наверняка пригласила его мать.
По пути домой он вдруг вспомнил о смерти Марли Моффат и одиннадцатилетней дочери, оставшейся сиротой. Его единокровная сестра.
40 
