40 
Я вздохнула, перекрестилась на Троеручицу (настоящую, не из здешней лавки) и принялась одеваться, благо идти недалеко-в соседний подъезд. Если «господин Техник» не приведет все в божеский вид к утру, я ему не только условно-досрочное припомню! Он как-то хвастал (после второй рюмки «Олдевки»), что любой стояк усмирит с помощью веревки о семи узелках. Вот пусть и попробует! Узелочки-веревочки, конфетки-бараночки! Но ведь как интересно получается! Жаль, объяснить некому.
Не в городскую же епархию обращаться
* * *
На работу я пришла злая как черт (еще бы — второе подряд воскресенье делают рабочим днем… мироеды!). Рыкнула на недотепу-практиканта, сунувшегося ко мне со своими бумажками, и, с грохотом захлопнув дверь кабинета, бухнулась в кресло. Видеть никого не хотелось, работать — тем более, а уж отвечать на телефонные звонки…
Дзинь!
Я покосилась на проклятую трубку, мысленно желая звонившему всех благ и ревматизм в придачу, но дурак-аппарат и не думал униматься.
Дзинь! Дзинь! Дзи-и-инь!
Я вздохнула, помянув царя Давида и всю кротость его, взяла трубку.
— Гизело?
Так и знала! Ревенко, начальник следственного, чтоб его!
— Гизело! Какого черта у тебя там происходит? Первая мысль была о стояке, что явно свидетельствовалоо хроническом недосыпе. Нет, дело, конечно, не в ночном потопе…
— Алло, Гизело!..
— Слышу, — наконец отозвалась я. — Где происходит?
— Где? — заклокотало в трубке. — Еще спрашиваешь?! По делу Молитвина! Какого черта ты натравила архаров?
— На кого?!
Наверное, мой вопрос явился последней каплей, потому что в трубке зашипело, булькнуло…
— Немедленно ко мне! Тут такое… Слышишь? Бери все бумаги и дуй ко мне! Немедленно…
Не люблю я его. Не скажу, что Ревенко такой уж плохой мужик — получше многих, но слишком любит орать. Десять лет в военной прокуратуре дают о себе знать. Иногда, когда особенно надоедало, я начинала орать в ответ. Последний раз мы устроили взаимный ор в сентябре.
Подействовало — но только на полгода…
2
— Читай!
Вид у Ревенко оказался столь неадекватным, что я сразу подобрела. Не то чтобы слишком — все-таки ему бы не грех быть повежливей, но в данном случае, если судить по синякам под глазами и небритому подбородку, дело и вправду пахло жареным. При всех своих недостатках Ревенко, если не случилось что-то чрезвычайное, бреется регулярно. Все-таки бывший вояка.
ВЗГЛЯД ИСПОДТИШКА…
Что-то в этом мужлане все-таки есть. Однажды, в первый год службы в нашем желтом здании, я чуть с ним не переспала. Просто так — с зеленой тоски. Почудилось, что рядом со мной — все-таки мужик, несмотря на красный пропитой анфас и привычку этажить речь. Но в последний миг поняла — что-то не так. Вся его лихость — просто маска. А с тем, кто за этой маской, иметь дело не хотелось. Как в том анекдоте — раз переспит, а потом год будет упрашивать, дабы жене не рассказала.
А еще (все знают, все!) у него татуировка — на заднице: черти лопатами уголь кидают. То-то он даже в сауне вместо плавок семейные трусы носит!
Вот он какой, мой шеф Ревенко…
Не ожидая приглашения, я села в кресло и взяла протянутую мне бумагу, походя отметив, как дрожат его пальцы. Но что могло случиться? Дело как дело, ничего особенного…
Я прочитала бумагу, подождала, прочитала еще раз, затем, все еще не веря, принялась читать в третий.
Бумаженция называлась «Рапорт» и была подписана полковником Жилиным, командиром городского ОМОНа, сиречь главным архаром. Странно, его я почти не знала. Кажется, встречались на совещании у мэра раз или два. Полковник издалека походил на шкаф, вблизи… Вблизи тоже походил на шкаф. И еще на таракана. Усищи рыжие, глазищи пучит. Жил, понимаете ли, на свете таракан, таракан от детства. Я еще тогда подумала…
— Давно прислали?
Я отложила рапорт и обреченно вздохнула. Бред! И не просто бред, а целый бедлам. Или даже два бедлама.
— В час ночи, — устало ответил Ревенко и скривился. — Водки налить, Гизело?
Теперь уже скривилась я. Ничего себе денек начинается! А хорошо бы пропустить грамм двести…
Ревенко потянулся к дверце шкафчика, пошевелил пальцами.
— Ладно, потом… Я из-за тебя, Гизело, сопьюсь скоро! Оставалось пожать плечами. В таком благородном деле всегда найдется предлог. Тем более спиваться он начал еще в армии, за что, по слухам, и переведен к нам.
40 
