36 
Наверняка творение шаловливых ручек Банзая.
Старик передергивает какую-то полуметровую рукоятку, досылая в ствол снаряд, ракету или чем там эта штука стреляет, и вскидывает свою дуру к плечу. Как раз в эту минуту из проулка радостно вываливает «жук», и я лично убеждаюсь в том, что Дед Банзай терпеть не может служивых, а заодно любую власть. В особенности когда оная власть среди бела дня мотается возле его частной собственности и мешает предаваться послеобеденной сиесте…
От оглушительного грохота у меня закладывает уши. Радиатор «жука» превращается в фейерверк, из него летят обломки и брызги огня, еще почему-то летит серпантин и пригоршни конфетти, а Дед Банзай с лихими ругательствами снова дергает ручку перезарядки.
Теперь понятно, почему его побаиваются все.
Включая Первач-псов.
Архары не составили исключения. И я их прекрасно понимал. Водитель поспешно дает задний ход, машина пытается втянуться обратно в проулок — и тут Дед Банзай производит второй залп из своего орудия, разнося вдребезги лобовое стекло и брызнувшую цветным дождем «жучиную» турель.
Увидеть дальнейшее мне не удается, потому что Фол резко сворачивает за угол — и за нами, чудом миновав Деда Банзая, у которого заклинило рычаг, выметается первая машина.
— А вот теперь держись! — внятно предупреждает кентавр, резко останавливаясь, и от этого негромкого голоса у меня внутри все опускается в предчувствии чего-то страшного.
В следующее мгновение Фол с места рвет вперед, прямо в серую каменную стену с обвалившейся местами штукатуркой. Стена стремительно надвигается, и я понимаю, что свернуть кентавр уже не успеет. Я хочу закрыть глаза в предчувствии неизбежного, но почему-то не делаю этого. И поэтому успеваю увидеть, как в стене вдруг проступает черный провал, которого еще миг назад не было — мы ухаем в этот провал, как в колодец, а я вспоминаю старую присказку, ходившую еще в школе: «Вот открылся в стенке люк — успокойся, это глюк!»
Мы мчимся по непроглядно-черному коридору, и еще до того, как «глюк» за нами успевает закрыться, я оглядываюсь (это начинает входить у меня в привычку), замечая, как машина архаров изо всех сил пытается затормозить, отвернуть в сторону… но удается это водителю или нет — неизвестно.
«Глюк» захлопывается — и мы влетаем в никуда.
VI. POLONAISE. DOUBLE
— Где это мы, Фол?
— На Выворотке.
— А… а были где?
— С Лица.
С Лица, значит…
— А будем где?
Фол отвечает, отвечает подробно и убедительно, но эта перспектива меня абсолютно не устраивает.
— Только не слазь с меня, придурок! — добавляет кентавр, чуть притормаживая и настороженно осматриваясь. — Ни при каких обстоятельствах! Сиди и не рыпайся!
Сижу.
Не рыпаюсь.
Вокруг — город.
И никакой зимы.
Солнце легонько щекочет стеклянные толщи витрин, искры потешно хихикают, дробясь мириадами бликов в рекламных плафонах, темные пролежни свежего асфальта выпячиваются на тротуаре, кучерявые тополя небрежно роняют снежный пух, он собирается в живые шевелящиеся кучи — брось спичку, и полыхнет воздушным, невесомым пламенем… Людей немного. Странные они, эти люди Выворотки: идут, медленно переступают, без цели, без смысла, то остановятся, то свернут в переулок, то долго топчутся на месте, оглядываясь, словно забыли что-то и никак не могут вспомнить; потом внезапно ускоряют шаг и скрываются за углом, едва не столкнувшись друг с другом.
Неподалеку от нас потасканный дядька с внешностью типичного бомжа все щупает серую стену жилого дома, тронет кончиками пальцев и стоит, моргая бесцветными заплесневелыми глазками.
Удивляет дядьку стена.
И видно почему-то плохо. Так видно дно ручья сквозь не очень чистую воду; нет, даже не так — вода была чистая, и вдруг невидимые руки взбаламутят ее, подымут облака ила со дна, и снова тишина, покой, только грязь не спеша оседает, открывая искаженные водяной линзой очертания камней, ракушек, суетливых рыб… а вот снова — ил и муть.
Очень плохо видно.
Я пытаюсь протереть очки — куда там, лучше не становится.
— Да не вертись ты! — бурчит Фол, огибая двухэтажный магазинчик с надписью «Бакалея», стилизованной под японский шрифт. — Ох, и влупят мне старшины за такие хохмы… ладно, сошлюсь на дядько Йора…
Видимо, почувствовав мое состояние, он прекращает ворчать, хлопает меня ладонью по бедру, не оборачиваясь, и глухо добавляет:
36 
