Особенно,... 
74 
Гангея сморщился — запах пришелся не по нутру. И вышел на середину зала. Он еще не знал, что будет делать и будет ли делать хоть что-то. Он даже не принял близко к сердцу оскорбительные заявления щеголя: привыкнув к насмешливым воплям обезьян в чаще, можно равнодушно снести и вопль обезьяны во дворце. Видимо, это отчетливо читалось на его лице, потому что щеголь поперхнулся очередным обвинением, а по рядам знати загулял легкий сквозняк-шепоток.
Наследничек-то непрост, господа, не прячет ли кукиш за пазухой?!
Но вместо кукиша Гангея извлек из-за пазухи чехол с малыми чакрами. И попятились, засуетились первые ряды, охрана сгрудилась ближе к царю, готовясь в случае чего закрыть Владыку телами, а щеголь побледнел и стал торопливо шарить на поясе в поисках кинжала.
И лучники у дверей подняли «маха-дханур», большие луки, упершись ногой в нижний край древка.
Юноша стоял спиной к лукам, кинжалам и косым взглядам. Не поворачиваясь. Он смотрел на трон своих предков, правителей Лунной династии. К подножию державного сиденья вело две дюжины ступеней, а по бокам престола на коротких цепях сидели два тигра-альбиноса. Редчайший зверь, встреча с которым сулит охотнику вечную удачу, славу ловца, на которого зверь бежит, — если, конечно, сам ловец успеет вовремя удрать от белой кошки.
Две чакры вспорхнули на указательные пальцы Гангеи парой смертоносных перстней. Запястья юноши вздрогнули, зажили собственной, отличной от недвижного тела жизнью, и отточенные по краю кольца стали вращаться — сперва медленно, потом все стремительней, становясь размытым мерцанием. Затаив дыхание, люди в тронном зале следили за любимым оружием Бога Вишну, Опекуна Мира. И общий вскрик сотряс зал, когда чакры молниями сорвались с пальцев и рванулись…
Каждому показалось, что в него. В лицо.
Но нет: подобно ловчим соколам на охоте, плавно обогнув трон, метательные диски с лету полоснули по цепям тигров. На ладонь от колец, вмурованных в стену. Трое престарелых брахманов-советников переглянулись со значением: еще когда юноша только доставал оружие, мудрецы сразу принялись шептать охранные мантры, встав треугольником вокруг царя Шантану, и поэтому видели невидимое. От внутреннего взора не укрылась вспышка лазурного пламени в момент соприкосновения металла с металлом, как не укрылся от мудрецов и шепот побелевших губ наследника.
Чей ученик, говорите? А-а-а… ясно.
Тигров словно подбросило. Обрывки цепей зазвенели хрустальными колокольчиками, гневный рык прокатился по залу, гуляя меж колоннами, от подножий до резных капителей, — но бросаться на людей освобожденные звери не стали. Родившись в зверинце, они привыкли сидеть или лежать по обе стороны трона, со скукой разглядывая двуногих и твердо зная: вот сейчас закончатся все эти глупости — и слуги уведут их обратно, в зарешеченное логово, где пахнет сладостно и остро, после чего вкусно накормят.
Чего еще желать, даже если ты тигр? Впрочем, добавим: «Если ты тигр, чьи пять поколений предков рождались и умирали в зверинце!»
Они просто улеглись поудобнее на второй от подножия трона ступени — раздраженно урча, головами друг к другу.
— Иди и садись, — тихо сказал Гангея, пряча чехол с чакрами обратно за пазуху.
Щеголь прекрасно понимал, к кому обращены эти слова. Трусом он, к его чести, не был. Равно как и безумцем. Потому что пятижды пять поколений его предков честно исполняли свой долг кшатрия, но рождались они все-таки на мягком ложе, в окружении толпы повитух и мамок, да и умирали чаще всего на том же ложе, разве что повитух заменяли рыдающие дети и внуки. И учителя их не сражались в одиночку против всех.
Хорошо представляя себя на троне, щеголь плохо представлял себя в желудке у тигра. А то, что желудок принадлежал зверю редкому, можно сказать, символу удачи, сути не меняло.
Гангея подождал еще немного, потом поднялся по ступеням, перешагнул через хищников и сел на трон Лунной династии.
Правый тигр лениво приподнял морду и лизнул ногу юноши длинным шершавым языком. Сейчас, сейчас этот двуногий возьмется за цепь и отведет его домой, где окровавленная туша антилопы ждет не дождется, когда ее начнут есть…
Тигру хотелось спать. Спать сытым.
* * *
Скоро, очень скоро запишет писец-брахмачарин на пальмовых листьях, высунув от усердия язык и свернув его трубочкой:
«А Шантану-Миротворец, тот Владыка земли, наделенный безмерной отвагой, блаженствуя вместе с сыном, провел так четыре года. И, склонные к щедрости и священным обрядам, опытные в законе, преданные обетам и полные любви друг к другу, люди преуспевали тогда…»
74 
