Особенно,... 
61 
— Позвони, если будут какие-нибудь новости, — напутствовала Габриэлу мадам Босличкова, и та, кивнув, выбежала на улицу.
Она сразу нашла такси и домчалась до больницы за несколько минут. Но едва Габриэла вошла в палату, ей сразу стало ясно, что дела у профессора идут не блестяще. Наоборот, налицо было явное ухудшение. Профессор пребывал в явном беспокойстве, и каждый раз, когда его взгляд, падал на Габриэлу, он, казалось, приходил в еще большее волнение. Он смотрел на нее так пристально и с такой мольбой, что Габриэла встревожилась. В конце концов сиделки снова попросили ее удалиться, но она решила остаться и переночевать на диванчике в коридоре.
На рассвете она снова вернулась в палату. Дежурная сиделка сказала, что ночь прошла нормально, профессор успокоился и даже немного поспал.
— Доброе утро, профессор, — негромко сказала Габриэла, садясь на стул и беря его за руку. — Все наши передают вам привет и желают скорейшего выздоровления. А миссис Розенштейн велела вам принимать все лекарства и не ссориться с сестрами из-за лишнего укола или таблетки. — Старая миссис действительно сказала ей это, вытирая глаза белоснежным носовым платком. — Мы все вас любим…
В эти слова она вложила все свое чувство, и профессор это понял — он на мгновение прикрыл глаза и чуть сильнее сжал пальцы Габриэлы.
По пути в больницу она раздумывала о том, чтобы взять в магазине отпуск и ухаживать за профессором, когда его выпишут. Габриэла не сомневалась, что Иан пойдет ей навстречу и даст, по крайней мере, неделю с сохранением места. Габриэла чувствовала себя виноватой за то, что в последние месяцы нередко была к нему невнимательна, мало разговаривала и совершенно забросила свою писательскую работу. Теперь она заговорила с профессором о своем новом рассказе, который начала совсем недавно. Она упомянула о том, что рассказ очень понравился Стиву. Профессор снова нахмурился и вдруг, с трудом подняв левую руку, погрозил ей своим «знаменитым» пальцем. Он был так слаб, что почти сразу же уронил руку обратно на одеяло. Габриэла едва не разрыдалась, почувствовав, как жалость стиснула ее сердце. «Должно быть, — подумала она, — он бранит меня за то, что я так долго не работала».
— Я буду, буду писать! — пообещала она, искренне радуясь тому, что — как ей казалось — сумела правильно разгадать его мысль. — В последнее время я была очень занята на работе — мне надо помогать Стиву, ведь ему так тяжело приходится без работы…
И снова левая рука со «знаменитым» пальцем дрогнула и стала подниматься, но тут же упала. В глазах профессора показались слезы.
— Не шевелитесь, прошу вас! — воскликнула Габриэла. — И не разговаривайте, а то сиделки опять меня выгонят. Вот выздоровеете, вернетесь домой, тогда и побеседуем всласть обо всем.
За исключением того первого рассказа, который профессор без ее ведома отослал в «Нью-йоркер», ей так и не удалось ничего опубликовать. Габриэла знала, что сама в этом виновата. Она не работала над текстами, как должно, и рассказы получились сыроватыми. Частые ссоры со Стивом из-за денег сильно отвлекали ее, а теперь еще это несчастье с профессором!.. Габриэла чувствовала, что, пока он не поправится, она вряд ли сумеет написать хоть строчку. Болезнь профессора полностью занимала ее мысли, и Габриэла мечтала только об одном — чтобы он скорее выздоровел. Если бы существовал какой-нибудь волшебный способ поделиться с ним своими силами и своим здоровьем, она бы с радостью сделала это, пусть даже ей пришлось бы поменяться с профессором местами.
Примерно через час профессор снова закрыл глаза и заснул, но часто просыпался, в тревоге ища глазами Габриэлу. Тогда она брала его за руку и утешала. Взгляд профессора Томаса был очень пристальным; он как будто старался внушить Габриэле какую-то мысль, однако это усилие быстро утомляло его, и профессор снова ненадолго засыпал. В эти минуты Габриэла принималась молиться так горячо, как она не молилась, даже когда была в монастыре. Ей никто не мешал — сестра, заступившая на дежурство нынешним утром, была не таких строгих правил, как предыдущая, и просила Габриэлу выйти из палаты только тогда, когда профессору надо было делать укол. Все остальное время Габриэла сидела рядом с ним и, шепча молитвы, вспоминала монастырь, сестер, матушку Григорию и раздумывала об их тихой силе, которая питалась неколебимой уверенностью в том, что Бог будет всегда любить и защищать их, что бы ни случилось. Сейчас Габриэле не хватало именно веры, которая могла бы провести через все испытания — и ее, и профессора Томаса.
61 
